Впрочем, уверенность эта все же требовала для него некоторых подтверждений. Вернее, так: внутренняя уверенность отца нуждалась во внешних соответствиях. Поэтому-то он, собственно, и отправился в горы. Причем, взял с собой барометр, бинокль и блокнот для записи метеорологических наблюдений. И, собираясь в дорогу, постоянно бормотал себе под нос: «Филипп… Филипп…»
Мне кажется, что ему хотелось проверить на точность свои вычисления и расчеты, в том числе и метеорологические, хотя нам с сестрой он ничего об этом не говорил. Когда мы слишком назойливо наседали и допытывались, с притворным недоумением спрашивал: «Филипп? Какой Филипп?» Возможно, о его намерениях что-то знал тайный ученик, но судить об этом не берусь: тайный на то он и тайный…
Итак, Филипп достиг и передал, как утверждает отец. Более того, он провел в царстве несколько лет, которые называл затем самыми счастливыми за всю свою жизнь. И именно там, у пресвитера Иоанна, он приобрел познания в медицине, благодаря которым успешно лечил многие болезни, считавшиеся ранее неизлечимыми.
Другую важную для истории царства дату – 1145 год ассистент моего брата, конечно же, не мог не назвать, поскольку именно тогда, во время подготовки второго крестового похода Европа впервые узнала о царстве. Тут почтенный лектор поведал много интересного, и совпадающего и не совпадающего с тем, о чем пишет Оттон Фрейзингенский, знаменитый германский историк, автор «Книги о двух государствах» и «Деяний императора Фридриха». Вот свидетельство Оттона, ссылающегося на одного сирийского епископа: «… Мы повстречали также недавно рукоположенного в сан епископа Габульского из Сирии… Он рассказал, что несколько лет назад некий Иоанн, царь и священник народа, живущего по ту сторону Персии и Армении, на крайнем Востоке, и исповедующего христианство, хотя и несторианского толка, пошел войной на двух братьев Семиардов, царей Мидии и Персии, и завоевал их столицу Экбатану… Одержав победу, названный Иоанн двинулся дальше, чтобы прийти на помощь Святой церкви. Однако когда он достиг Тигра и за неимением корабля не смог переправиться через него, пошел к северу, где, как он узнал, река эта зимой замерзает. Но, проведя там напрасно несколько лет, он не дождался мороза и, не достигнув из-за теплой погоды своей цели, был вынужден вернуться на родину, тем более что из-за нездорового климата он потерял многих своих воинов».
От нашего лектора я услышал много неизвестных Оттону подробностей и о братьях Семиардах, и об их сражении с царем и священником Иоанном. Но в чем он прямо расходится с Оттоном, так это в передаче дальнейших событий. По словам ассистента, Иоанну удалось переправиться через Тигр, и он продолжил свой победоносный поход. Тут в лекции замелькали подробности сражений пресвитера Иоанна с царями и полководцами, одна другой ярче и красочнее. К счастью, у меня нашелся карандаш, завалившийся за подкладку пиджака, и кое-что я записал стенографическими знаками (как секретарь общества я обязан владеть стенографией) на полях программки и потом восстановил без особых утрат. Правда, грифель карандаша иногда ломался и выпадал, поэтому в моей стенограмме все-таки были пробелы, но утратами их не назовешь, поскольку многое я к тому же и запомнил.
Разумеется, наш маэстро не обошел вниманием письмо Иоанна, начальные строки которого выгравированы на двери часовни Софьи Герардовны. Прежде всего он ответил скептикам, сомневающимся в достоверности письма лишь потому, что его автор упоминает животных, не встречающихся в природе. «Но ведь и в Библии мы находим таких животных», - заметил наш лектор с очаровательным профессорским недоумением, вызванным необходимостью напомнить этот факт оппонентам. – Но это никому не давало повода усомниться в ее достоверности».
По его словам, любой смысловой сбой, даже кажущийся абсурд, нелепость в библейском тексте указывает на смену смысловых регистров: от внешнего к внутреннему, от профанного к сакральному. И упоминание таких несуществующих животных тоже своего рода условный звоночек, оповещающий о том, что для прочтения текста необходимо знать тайный язык посвященных.
Вот и письмо Иоанна свидетельствует, что он этим языком владел и пользовался в необходимых случаях, что он тоже посвящен в традицию, восходящую, возможно, к самим евангельским волхвам, его далеким предкам.