Таинственная карта

Тема, за которую берется Фокс, сочетает в себе относительную свежесть с глубокой научной проработанностью – речь в книге идет о линейном письме Б и о том, как оно было дешифровано. Впервые обнаруженное великим английским археологом сэром Артуром Эвансом на Крите в 1900 году, оно считалось одной из величайших загадок древности вплоть до 1953 года, когда древний шифр удалось взломать молодому талантливому дилетанту – британскому архитектору Майклу Вентрису. Однако (и в этом книжку Фокс в самом деле можно назвать новаторской) между Эвансом и Вентрисом вклинилось еще одно «утраченное звено» – американский филолог и исследователь Алиса Кобер, фактически подготовившая почву для последующего прорыва, но не дожившая до него буквально несколько лет – и в силу этого лишившаяся законных лавров первооткрывательницы.

Неторопливо, но без явных сюжетных лакун и провисаний Фокс сопровождает своего читателя от того погожего дня, когда высокомерный коротышка Эванс впервые извлек из земли глиняные таблички с непонятными знаками, до восхитительного мгновения, когда Вентрису впервые пришло в голову подложить под эти знаки звуки древнегреческого языка. В промежуток между этими двумя точками укладываются научные страсти и свары (Эванс, а позднее его преемники буквально сидели на табличках, которые не могли расшифровать сами, и не давали другим ученым работать с ними), безуспешные попытки соотнести таинственные письмена с самыми разными языками – от хеттского и этрусского до китайского, пара человеческих драм, одна неизлечимая болезнь, а также героический подвиг Алисы Кобер, при помощи ручки, бумаги и картонных пачек из-под сигарет сумевшей всего за несколько лет и в одни руки осуществить анализ, с которым по сей день не справляются самые мощные компьютерные процессоры. Попутно – чтобы не слишком углубляться в крито-микенские дебри – Фокс расскажет о принципах дешифровки неизвестных знаковых систем и вообще снабдит читателя кратким экскурсом в историю трех главных типов письменности – иероглифической (знак = слово), слоговой (знак = слог), алфавитной (знак = звук), и их гибридов, к числу которых как раз и относится линейное письмо Б.

Если в детстве вы фанатели от «Книги о языке» Франклина Фолсома или зачитывались «Заговорившими табличками» Соломона Лурье, то, по большому счету, из «Тайны лабиринта» вы узнаете не так много нового (как уже было сказано, по-настоящему новым может считаться только материал об Алисе Кобер, архив которой был недоступен до начала нулевых годов). Однако есть в американской школе нон-фикшна, во всех ее проявлениях – от недосягаемых концептуальных вершин вроде «Ружей, микробов и стали» Джареда Даймонда до просто добротных образчиков вроде «Тайны лабиринта», – какое-то особое свойство, которое в конечном итоге оказывается важнее, чем неожиданность полученной информации или неповторимость авторской интонации. Пожалуй, лучше всего это трудноуловимое свойство описывается свойством «аккуратность». Американский нон-фикшн – это такой универсальный, добротный и аккуратный casual, идеальное чтение на каждый день: с гарантированным качеством, ровными швами и практичными лекалами. Без головокружительных восторгов, откровений и провалов, зато с безусловным уважением к читателю и предмету, с хорошим чувством стиля и неуклонно соблюдающимся золотым правилом «не менее двух шуток на главу».

Сергей Иванов Блаженные похабы [196]

Если вы читали написанный Сергеем Аркадьевичем Ивановым веселый и практичный путеводитель по византийским древностям «В поисках Константинополя», то, принимаясь за «Блаженных похабов», подготовьтесь к тому, что эта книга – совсем иной природы. В сущности, перед нами настоящая академическая монография – с многостраничным аппаратом, пространными цитатами на древнерусском и греческом и прочими характерными приметами научного издания. Однако есть обстоятельства, не то, чтобы препятствующие помещению книги Сергея Иванова в узко специальный контекст, но делающие такую атрибуцию не единственно возможной и определенно не главной.

Первое – это, конечно, сам тон повествования, виртуозно балансирующий на стыке строгого академизма и очень выразительного – порой ироничного, порой сочувственного, но в любом случае предельно персонального – высказывания. А второе – это собственно тема, оставляющая почти бесконечное пространство для самых широких параллелей и метафорических прочтений.