Таинственные чары

Так как нервная или жизненная жидкость есть причина жизни, то она прежде всего должна быть простым телом и каждая индивидуальная жизнь имеет такую же причину; но как только жизненная жидкость проникает в зародыш, то и по мере развития последнего ее должны изменять те органы, в которых она обращается, потому что эти органы имеют отправление и это отправление имеет жизнь. Так в химии видим, что простые тела в смеси могут соединиться и образовать сложные тела. Если же в природе не всё соединяется, то от чего же и нервная жидкость не может обладать этими качествами?

Предполагается, что нервная жидкость изменяется от известных движений.

В ту минуту, когда человеческий организм приходит в какое либо сильное сотрясение от причин моральной или физической, то оно всегда сопровождается деятельным или замедленным обращением нервной жидкости. В этом случае можно допустить, что поверхность тела отделяют незаметные для наших чувств истечения, которые происходят от различных причин, а потому и должны обладать различными свойствами.

Так, например, истечения, происходящие во время радости, должны оказывать действие совершенно противоположное оказываемому истечениями, исходящими во время печали; то же самое бывает во время страха, надежды и при всех душевных движениях, живо потрясающих нашу экономию.

Итак изменения нервной жидкости, происходящие от наружных причин и органических движений, нельзя отвергать, так и ее истечение до лучших теорий. Следовательно нервная жидкость, изверженная из тела каким-либо органическим движением, должна устремляться в пространство и настигать жидкость другого субъекта, привлекать или отталкивать ее или образовать с нею общее единство, которые могут подавать повод к предчувствиям, предвиденьям.

Масса жизненной жидкости в наших органах преображается в электрическую, которая не встречает на своем пути препятствий и утрат до последнего атома и может с неимоверной быстротой пояснить быстроту феноменов.

Так, например, причина, действующая на нервную систему субъекта, отделяет из него жидкость, которая со свойственною ей быстротою, вдруг, протекает пространство между точкою исхода и целью. Представим пример.

Предчувствие грека. (Из записок лорда Байрона). Лорд Байрон путешествовал по западный Греции как однажды проводник его получил нервную дрожь, за которою впал в изнеможение и был вынужден лечь на землю. Когда лорд Байрон осведомился о причине, грек отвечал:

«Здесь должно быть невдалеке происходит какое-нибудь печальное происшествие, останемся на минуту. Так со мною года два назад было тоже самое. По дороге в одну деревню в Аргольсе, я обязан был такому замедлению спасением моей жизни. Потому что, в час моего припадка, ее жителей убивали турки.

Байрон посмеялся на это, и дожидался нетерпеливо, когда его проводник встанет. Затем, через полчаса, они поехали далее и после мили езды заметили следы крови, и несколько далее валяющися восемь трупов, еще трепещущих. Лорд Байрон удивился, и приписал однако же это случаю; но впоследствии этот факт был помещен в его письмах.

Предчувствие смерти ближнего (рассказ очевидца, доктора Ребе.)

Сцена происходила в палатке в Африке, после песен и нескольких стаканов, чтобы прогнать скуку бивачной жизни. Я и товарищ мой заснули, довольные настоящим и без заботы о будущем. В самую полночь я был пробужден душераздирающими вздохами, прерывистыми стонами и жалобным криком, сопровождающимся словами:

– Боже мой, как я страдаю! мне кажется, что я должен умереть

Я встал, и спросил товарища о причине его припадка, которым он был поражен, и получил в ответ:

– Я чувствую ужасную головную боль; мне кажется, что железная рука роется в моем черепе и переворачивает мой мозг; лихорадочная дрожь пробегаешь во мне от головы до ног… Ай! ах! я впадаю в моральное расслабление, которое описать невозможно; может быть это мой последний час.

Я смотрел на него в испуге: Глаза его были неподвижны; лицо, не показывая никакой болезненной перемены, носило на себе отпечаток глубокой печали. Через десять минут после этого припадка наступило совершенное спокойствие; он опять крепко уснул до утра. При своем пробуждении он не чувствовал никакой боли и был так же здоров, как вчера. Когда я стал рассказывать, говорил доктор, ему о его полуночных страданиях, он удивился, и сказал:

– Это странно! – сказал он. – Так много страдать без всякой причины и на утро не чувствовать ни малейшей боли; может быть, это был сон?..

Но этот случай так не прошел. Чрез две недели мой товарищ получил письмо под черною печатью, в котором его извещали, что в этот самый день и час умерла его мать, страдания которой продолжались не более десяти минут.