Таинственный Леонардо

Лев X любил наслаждаться жизнью, он устраивал пышные церемонии, публичные шествия и рыцарские турниры в огромных внутренних дворах Ватикана. Он активно поддерживал полную перестройку базилики Святого Петра и завершение декорирования частных апартаментов, унаследованных им от своего предшественника, которые Рафаэль расписал прославленными фресками. Джованни прекрасно понимал, каким великим даром убеждения обладают произведения искусства, и каждый новый портрет подпитывал его самолюбие. Тщеславный и самовлюбленный, он принудил Рафаэля изменить план декорирования ватиканских станц, заставив его переделать две сцены ради прославления нового курса Римской католической церкви. В станце д'Элиодоро[147] его лицо появляется дважды: урбинец, начавший писать эту фреску, когда Юлий II был еще жив, уже изобразил Льва X в свите папы Льва Великого, остановившего варваров Аттилы у ворот Рима одним движением руки, находясь под защитой своих святых покровителей Петра и Павла. Однако новый понтифик остался недоволен и приказал художнику изобразить его также в облачении Льва Великого, как защитника Рима от нападения вражеских войск. Даже сегодня можно видеть двух персонажей с одинаковым профилем… Эта идея настолько понравилась Джованни, что его лицо вновь появилось на другой фреске: в следующем помещении на фоне картины «Пожар в Борго», написанной Рафаэлем, он показывается на балконе Ватиканского дворца на месте Льва IV, который одним своим появлением укротил стихию, и пламя улеглось, как об этом рассказывает легенда IX века.

В годы правления Льва X восторжествовало прославление языческой античности. По его инициативе впервые были произведены измерение и каталогизация римских развалин благодаря исследованиям, порученным, как всегда, живописцу из Урбино, настоящему любимцу двора Медичи на берегах Тибра. Молодой художник, которому едва исполнилось тридцать лет, чувствовал себя в Риме опытным маэстро. В тот момент у него не было соперников в городе. С ним не мог сравниться даже ворчун Микеланджело, только что завершивший расписывать свод Сикстинской капеллы и вернувшийся во Флоренцию.

Можно предположить, что Рафаэль также приложил руку к подготовке празднеств по случаю вступления в Рим брата папы, Джулиано Медичи, в сентябре 1513 года. Папские работники установили огромный деревянный театр на площади Капитолия, способный принять три тысячи зрителей, которые присутствовали на параде и театральных спектаклях, созданных утонченными интеллектуалами, такими как Томмазо Ингирами по прозвищу Федра[148], которые разыгрывались на латинском языке отпрысками благородных римских семейств. В течение двух дней Джованни и Джулиано наслаждались, проводя по шесть часов кряду в компании с сорока четырьмя избранными гостями под завистливые взгляды простых людей, которые могли только смотреть и удивляться изяществу и изобилию их пиршеств: двадцать две перемены блюд в сопровождении великолепной музыки и пения, драгоценные вышитые скатерти, золото и гобелены, расставленные по всему периметру площади. В Риме воцарился новый золотой век. Под триумфальной аркой из папье-маше, выстроенной по такому случаю, наверху парадной лестницы появились капитолийская волчица и колоссальная рука императора Константина, поддерживавшая огромную сферу. Нельзя было отыскать более подходящего археологического свидетельства: этот шар, в прошлом указывавший на вселенскую мощь римской империи, в данном случае напоминал о геральдической эмблеме Медичи, которую почтительно приветствовала волчица, вскормившая Ромула и Рема. За долгие столетия папы поняли, что не стоит вычеркивать из памяти языческую культуру: гораздо полезнее использовать ее для придания повышения собственного престижа. В Риме никогда ничего не пропадало понапрасну.

В полном спокойствии

«Я отправился из Милана в Рим в день 24 сентября 1513 года с Джованфранческо де Мельци, Салаи, Лоренцо и Фанфойа», – записывает Леонардо. Похоже, что по пути они сделали остановку во Флоренции: в записях да Винчи переезд делится на две части – в том, что касается расстояния и стоимости перевозки. «13 дукатов за 500 фунтов[149] отсюда до Рима: 120 миль от Флоренции до Рима, 180 миль отсюда до Флоренции». Во Флоренции художник уладил некоторые неприятности, связанные с его банковским счетом в больнице Санта-Мария-Нуова, оставил на хранение часть вещей, которые ему не понадобились бы на новом месте, а также, возможно, проверил, в каком состоянии находилась «Битва при Ажиари», продолжавшая разрушаться. Кажется, в его записях появилось несколько новых набросков, относящихся к этой незавершенной работе…