Таинственный незнакомец

Увидев, как комиссар сосредоточенно изучает бумаги, Рэнсом вдруг испытал раздражение. Он не сомневался, что у Фелбрига просто не останется другого выхода, если ему хотя бы намекнут на то, что Дженкин замышляет убить ни в чем не повинных граждан, которых он поклялся защищать. Фелбриг ненавидел Дженкина и горько страдал от оскорблений и обид, им нанесенных. У комиссара имелись все основания, как личные, так и профессиональные, воспользоваться этой информацией.

Однако интуиция подсказывали Рэнсому другое. Поначалу Фелбриг вспотел, напрягся, занервничал, но потом его реакция изменилась, и в этом было что-то неправильное. Этан ожидал явных признаков гнева, а может, и намека на ощущение триумфа от того, что теперь у него в руках инструмент для свержения врага, тем не менее Фелбриг сидел побледневший и тихий, и это нервировало больше всего.

Но ход сделан и отыграть назад возможности нет. Единственный вариант теперь – это оставаться в тени, пока комиссар не предпримет какие-то действия.

– Где вы будете завтра? – спросил Фелбриг.

– Во многих местах.

– Как мы сможем с вами связаться?

– У вас достаточно улик, чтобы начать расследование и выписать повестки в суд. – Этан пристально посмотрел на собеседника. – Я сам с вами свяжусь в случае необходимости.

– Гроссбухи все еще в сейфе лорда Тэтхема?

– Да.

Он не стал упоминать, что поменял код, но для себя отметил, что Фелбриг не выдерживает его прямого взгляда: посмотрит – и через одну-две секунды отводит глаза в сторону.

«О чем ты не договариваешь, ублюдок?»

– Этим делом займутся незамедлительно, – сказал Фелбриг.

– Так и должно быть. Вы известны как человек чести. При назначении на этот пост вы поклялись осуществлять деятельность вверенной вам службы законно, справедливо и честно.

– Так и есть, – разозлился Фелбриг. – Хоть вы и лишили меня сна на сегодня, пожелаю вам, Рэнсом, доброй ночи, пока я буду разгребать эти авгиевы конюшни.

У Этана слегка полегчало на душе.

Он вернулся к себе на квартиру, переоделся в рабочую одежду: хлопчатобумажные брюки, жакет, простую рубашку и короткие кожаные сапоги, – и затем прошелся по комнатам, впервые задумавшись, почему так долго живет уединенно, в заброшенном месте: голые стены, жесткая мебель, а ведь мог позволить себе хороший дом. Однако выбрал это место. Его работа требовала анонимности, изоляции, а Дженкин являлся центром его существования. Но это тоже был выбор Рэнсома по причинам, которые ему самому были непонятны и над которыми не хотелось размышлять.

Остановившись перед картиной с обезьяной, Этан принялся внимательно ее разглядывать. Это был рекламный постер какого-то продукта, название которого оторвали. Скалящая зубы обезьяна в цилиндре крутила педали, а зрители, которые держались на расстоянии, за ней наблюдали. Глаза животного были полны меланхолии… или безумия? Этан не мог решить с полной уверенностью. А где инспектор манежа? Тот, который одел животное в костюм, посадил на велосипед, – он за кадром? А когда обезьяна устанет, ей будет позволено остановиться?

Почему Гаррет попросила его принести эту проклятую картину? Думала, что она откроет какую-то тайну о нем? Этого не произойдет, слава богу! Этан решил, что Гаррет никогда не увидит это изображение. Все только усложнится, если показать его ей. Почему он оставил эту картину на стене? Зачем вообще упомянул про нее в разговоре с Гаррет?

Для них двоих будет лучше, если сегодняшней ночью он исчезнет. Он может переехать на другой конец света, сменить имя, стать кем-нибудь еще. Бог знает, вдруг это поможет продлить ему жизнь? А Гаррет достигнет еще большей известности: возможно, построит новую больницу, будет учить, вдохновлять, выйдет замуж, родит детей.

А для Этана она останется как сон в темных уголках памяти. Определенные слова будут вызывать воспоминания о ней, как и трель полицейского свистка, и запах фиалок, и взгляд зеленых глаз, и небо, взрывающееся фейерверком, и вкус лимонного мороженого.

Этан потянулся к картине, но вдруг выругался и отдернул руки.

Если он пойдет к ней… Господи!.. Представившиеся возможности наполнили его страхом и ощущением чуда. И надеждой – этим смертельным чувством для человека его профессии.

Какова цена одной ночи? И чего это будет стоить им обоим?

* * *

Сквозь сон Гаррет почувствовала, как нежная теплота коснулась ее лица, будто упал согретый солнцем лепесток. Щеку обдало жарким дыханием. Этан! Улыбнувшись, она перевернулась в постели, в первый раз ощутив, насколько приятно просыпаться в присутствии другого человека. От него пахло ночным воздухом и туманом. Что-то сонно пробормотав, она потянулась к нему за бархатной лаской, губами перехватив поцелуй, решительный и сладкий. Тело под простыней выгнулось в предвкушении.

– Я не слышала тебя, – тихо сказала она.

Гаррет спала чутко, а пол у нее в комнате скрипел. Как ему удалось так тихо подобраться?