Таинственный остров

Он сделал несколько шагов по направлению к морю, и глаза его засверкали чрезвычайным одушевлением, но он, казалось, вовсе не рассчитывал убежать. Он смотрел на небольшие валы, которые с глухим шумом разбивались об островок Спасения.

— Но ведь это только море, — заметил Спилетт. — Весьма возможно, что оно не внушает ему желания убежать.

— Да, — ответил Смит, — его надо свести на плато, к лесной опушке. Там испытание может дать более верный результат.

— К тому же он с плато и убежать не может, — сказал Наб, — мосты подняты.

— Ах ты, голова! — возразил Пенкроф. — Неужто ты думаешь, что он задумается перед таким ручьем, как наш Глицериновый ручей? Он вмиг через него перемахнет, одним прыжком!

— Посмотрим, посмотрим, — ответил Смит, не сводивший глаз со своего пациента.

Неизвестного повели к плато.

Подойдя к месту, где начинались первые роскошные деревья леса, тихо шелестевшие своей свежей листвой, и вдыхая благоуханный воздух, неизвестный точно начал пьянеть; глубокий вздох вырвался из его груди.

Колонисты стояли позади, ежеминутно готовясь задержать его, если ему вздумается бежать.

Действительно, несчастный человек словно хотел кинуться в ручей, отделявший плато от леса. Ноги его судорожно дернулись, он двинулся вперед… Но почти тотчас же он опомнился, склонил голову, и крупные слезы покатились из его глаз.

— А! — воскликнул Смит. — Ты плачешь, значит ты снова стал человеком!

XVI. Первый хлеб

Да, несчастный плакал!

Вероятно, у него пробудилось какое-то воспоминание о прошедших днях, о прошедших радостях и печалях.

Колонисты оставили его на плато и удалились на некоторое расстояние, но он вовсе, казалось, не думал пользоваться этой свободой.

Через два дня после этой прогулки все заметили, что неизвестный стал общительнее. Он, очевидно, слушал и понимал, что говорили, но по какому-то непонятному упорству сам не произносил ни слова.

— Он, быть может, немой? — сказал Герберт.

— Не думаю, — отвечал инженер.

Однажды вечером Пенкроф, проходя мимо двери затворника, явственно услышал его голос и приостановился.

— Нет, — говорил неизвестный, — нет! Чтобы я здесь… Нет, никогда!

Моряк передал эти странные слова товарищам.

— Тут есть какая-то тайна, — сказал Смит.

Неизвестный сначала разглядывал орудия и инструменты, затем понемногу принялся работать на огороде. Часто во время работы он вдруг останавливался и долгое время оставался неподвижен. Смит советовал товарищам в эту минуту к нему не подходить и предоставить ему свободно размышлять. Если же случалось, что кто-нибудь из колонистов нечаянно к нему приближался, он быстро отступал в сторону и начинал рыдать.

— Что с ним творится? — говорил Пенкроф. — Почему он так мучится? Точно у него какая-то тяжесть на совести!

— Да, — сказал однажды Спилетт, — мне тоже начинает казаться, что у него есть что-то на совести. Может быть, он потому не говорит, что ему пришлось бы рассказать весьма печальные вещи…

— Надо иметь терпение и ждать, — сказал Смит.

Спустя несколько дней неизвестный, работая на плато, вдруг остановился, уронил заступ, и Смит, который незаметно наблюдал за ним, увидел, как слезы текли по его лицу.

Инженером овладела непобедимая жалость. Он забыл свой совет не подходить в такие минуты к бедному больному, кинулся к нему, взял его за руку и сказал:

— Друг мой!

Неизвестный вздрогнул, поспешно освободил свою руку и отодвинулся.

— Друг мой, — сказал Смит твердым голосом, — посмотрите на меня, я этого желаю!

Неизвестный поднял на него глаза, как бы покоряясь непреодолимой силе. Он хотел бежать, но вдруг остановился, глаза его заблестели, какие-то несвязные слова вырвались из его уст… Он не мог более сдерживаться. Он скрестил руки на груди и спросил глухим голосом:

— Кто вы такие?

— Мы потерпевшие крушение, как и вы, — ответил Смит в величайшем волнении. — Мы привезли вас сюда… Вы здесь между людьми, между своими…

— Между своими!

— Да, между себе подобными…

— Подобных мне нет!

— Вы среди друзей.

— Среди друзей!.. Я?.. Я среди друзей! — воскликнул неизвестный, закрывая лицо руками. — Нет… никогда… Оставьте меня!.. Оставьте меня…

Он кинулся на другой конец плато и долго оставался там неподвижен, как статуя.

Смит рассказал товарищам, что произошло между ним и неизвестным.

— Да, — сказал Спилетт, — в жизни этого человека есть какая-то тайна. Я почти готов ручаться, что его мучит раскаяние.

— Мы, кажется, привезли странного нелюдима, — сказал Пенкроф. — Какие это у него тайны? Что-то неладно! Может, эти тайны…

— Нам до них дела нет, — прервал его Смит. — Если он даже совершил преступление, то он жестоко был за него наказан… Он искупил его!

Целых два часа неизвестный оставался на окраине плато. Он сидел неподвижно, устремив глаза на безбрежный океан.

Что припоминал он? О чем думал? О чем сожалел? Чем терзался?

Колонисты не теряли его из виду, но к нему не приближались.