Около 15 августа погода вдруг изменилась: подул северо-западный ветер, мороз слегка поумерился, и водяные испарения, скопившиеся в воздухе, выпали в виде снега. Весь остров покрылся белой пеленой и предстал перед своими обитателями в новом облике. Снег шел густыми хлопьями несколько дней, толщина его покрова быстро достигла двух футов.
— Какова у нас зима-то? — говорил Пенкроф. — Хоть Лапландии впору! Жди теперь метели…
В самом деле, разыгралась страшная метель, не уступавшая в силе полярным вьюгам. Окрепший ветер вскоре перешел в бурю, и из Гранитного дворца слышно было, как бушует и бьется о скалы море. На некоторых участках берега носились вихри и, поднимая высокие столбы снега, кружили их с бешеной силой, словно водяной смерч. Это напоминало те самые гибельные смерчи, когда на судах стреляют из пушек. Поскольку ураган налетел на остров с северо-запада, то Гранитный дворец благодаря своему расположению избежал прямых ударов стихии. В такую страшную вьюгу колонисты при всем желании не могли покидать жилище и целых пять дней, с 20 по 25 августа, провели взаперти.
— Слышите, как свирепствует ураган в лесу? — сказал Герберт.
— Да, много деревьев повалит буря! — отвечал Спилетт.
— О чем же горевать? — вмешался Пенкроф. — Если ураган повалит деревья, так нам не придется их рубить. Пусть его за нас немножко поработает!
— Ваша правда, Пенкроф, — отвечал Спилетт, — пусть поработает, тем более что нельзя ему в этом и помешать!
— Знаете, что я вам скажу? — продолжал моряк.
— Что, Пенкроф?
— Великое счастье, что мы отыскали себе этот Гранитный дворец! Что бы мы теперь делали в «Трубах»? Честь и хвала вам, господин Смит!
— Честь и хвала природе, которая создала эту пещеру, — сказал, улыбаясь, инженер.
— Мало ли что природа устроила, господин Смит! — заметил моряк. — Дело в том, что вы открыли пещеру и придумали, как ее приспособить под жилье. Теперь мы все здесь как у Христа за пазухой — всякие метели и ураганы нам нипочем!
Действительно, в Гранитном дворце все были в безопасности. А если б они возвели кирпичный или деревянный дом на плато Дальнего Вида, то он бы не устоял перед силой урагана. По дикому реву прибоя, доносившемуся с берега, ясно было, что прежнее пристанище теперь совсем непригодно для жилья, ибо волны, перехлестывая через островок, бьют в него с неодолимой силой. Но здесь, в гранитной твердыне дворца, они могли ничего не страшиться.
В продолжение этих пяти дней невольного заточения колонисты не сидели сложа руки. Дерева, распиленного на доски, было вдоволь в кладовой, и мало-помалу Гранитный дворец наполнялся мебелью, состоявшей из столов и стульев, — разумеется, мебелью весьма прочной, так как древесину можно было не экономить. Правда, мебель выходила несколько грузной, тем не менее Наб и Пенкроф гордились ею и не променяли бы ее на самые изысканные творения мебельных мастеров и самого Буля.
Затем столяры превратились в корзинщиков.
Еще раньше колонисты открыли около северной стрелки озера ивняк, где, кроме прочего, росло множество пурпурных ив. Пенкроф и Герберт до наступления дождей запаслись этими полезными кустами, ветки которых теперь могли употребить в дело. Первые попытки были не совсем удачны, но благодаря ловкости и сметливости работников, которые то советовались друг с другом, то вспоминали виденные раньше образцы, то вступали между собой в соревнование, корзины и коробки различной величины скоро пополнили домашнюю утварь колонистов. Они были расставлены в кладовой, и Наб раскладывал в них свои запасы кореньев, кедровых орехов и корней драцены.
В течение последней недели августа погода еще раз переменилась. Температура несколько понизилась, и буря стихла. Колонисты вырвались на свободу.
Они поднялись на плато Дальнего Вида.
Какая перемена!
Леса, которые они оставили зеленевшими, особенно в ближней части острова, где преобладали хвойные деревья, исчезли под однообразным снежным покровом. Все, начиная с вершины горы Франклина до самого берега, — леса, луг, озеро, река, берега — было белое.
Быстрые воды реки Милосердия накрыло ледяным сводом, который при каждом приливе и отливе ломался и вскрывался с сильным треском. Над затвердевшей поверхностью озера летали тысячи уток, бекасов, шилохвостов и кайр. Береговые утесы, между которыми с края плато изливался водопад, были усеяны льдинами. Можно было сказать, что вода вырывалась из какого-то громадного и причудливого желоба, вырезанного скульптором эпохи Возрождения в виде разверстой пасти чудовища. Какой урон нанесла лесам буря, судить было нельзя, пока не спала с них белая пелена.
Спилетт, Пенкроф и Герберт тотчас же отправились к западням. Они не без труда отыскали их под снегом. Да и разыскивать их было рискованно, потому что, того и гляди, можно было самому провалиться в ловушку.
— Смотри, Пенкроф, — говорил Герберт, — не попадись сам в свою западню!
— Да, это было бы несколько обидно! — прибавил Спилетт.
— Авось не попадем, — отвечал моряк.
Поиски окончились благополучно. Западни были в целости, но ни в одной не оказалось ожидаемой добычи.