Таинственный остров

Пусть при слове «сахароварня» читатель не представляет себе чего-нибудь похожего на виденные им сахарные заводы. Ничего подобного, разумеется, не было у колонистов острова Линкольна.

Чаши, наполненные кленовым соком, поставили на огонь, и скоро на поверхности показалась пена. Как только жидкость начала густеть, Наб принялся ее усердно мешать деревянной лопаточкой, что ускоряло испарение и не давало пригорать.

После нескольких часов кипения на сильном огне, который был так же полезен сахароварам, как и сахару, жидкость превратилась в густой сироп. Этот сироп разлили в заранее приготовленные разнообразные глиняные формы. Сироп застыл, и на следующий день колонисты могли полюбоваться на сахарные головы и пластинки.

— Сахар, как есть сахар! — говорил Пенкроф. — Немножечко желтоват, немножечко красноват, правда, да зато какой прозрачный! И что за вкус! Так и тает во рту!

Холода продолжались до середины сентября, и живущие в Гранитном дворце начинали находить, что заключение их длится слишком долго. Почти ежедневно они пытались отправиться на прогулку, но прогуливаться не было никакой возможности.

Единственным развлечением им служили работы по украшению комнат, как выражался Пенкроф.

Время шло своим чередом. Колонисты не унывали…

— А пора бы уж и потеплеть! — говорил иногда Пенкроф. — Недурно бы прогуляться на просторе!

Все ожидали с нетерпением, когда прекратится нестерпимый холод. Будь у них одежда потеплее, можно бы отправиться к дюнам или на Утиное болото; дичи было много, и охота, по всей вероятности, была бы удачная, но, к несчастью, этой теплой одежды не имелось, и Смит просил не забывать, что, если кто-то из них заболеет, положение их сделается еще более затруднительным.

После Пенкрофа всех нетерпеливее переносил заключение Топ. Верному псу было тесно в Гранитном дворце. Он переходил из комнаты в комнату и выражал свою скуку и недовольство жалобным рычанием и визгом.

Смит не раз замечал, что Топ, приближаясь к темному колодцу, находившемуся в сообщении с морем и выходившему отверстием в кладовую, начинал как-то странно рычать и подолгу вертелся около доски, прикрывавшей это отверстие. Иногда он даже старался просунуть лапы под задвижку, как бы желая ее приподнять. Часто он царапал ее и выл с выражением гнева и тревоги.

Что так притягивало верную собаку к этой пропасти? Колодец доходил до моря, в этом не было ни малейшего сомнения. Но не разветвлялся ли он? Не находился ли он в сообщении с другими пещерами? Не являлось ли сюда время от времени какое-нибудь морское чудовище?

Инженер не знал, что думать, и досадовал на себя за странные предположения, которые у него против воли зарождались в уме.

Но как объяснить упорное рычание и царапанье Топа? Почему умная, чуткая собака каждый раз бросается к этой пропасти, если там никого нет?

«Чрезвычайно загадочно!» — думал инженер, и, хотя он не желал признаваться себе в малодушии, поведение собаки немало его беспокоило.

Смит, впрочем, никому не сказал о своих наблюдениях, кроме Спилетта, находя излишним тревожить товарищей какими-либо странными явлениями, которые, может быть, объяснятся со временем весьма просто.

Наконец холода прекратились. Были еще дожди, вьюги, метели, но все это длилось недолго. Лед вскрылся, снег растаял; морской берег, берега реки Милосердия, плато и лес — все зазеленело. Появилась возможность совершать не только близкие прогулки, но и довольно далекие экскурсии.

Возвращение весны несказанно обрадовало обитателей Гранитного дворца. Они почти все время проводили на воздухе и возвращались домой только обедать и ночевать.

Во второй половине сентября колонисты много охотились, что снова навело Пенкрофа на мысль о необходимости ружей, которые, по его словам, давно обещал ему Смит.

Смит, зная, что без помощи специальных инструментов ему почти невозможно сделать сколько-нибудь стоящее ружье, отговаривался, как умел, и откладывал это дело на будущее время.

Он, впрочем, замечал Пенкрофу, что Герберт и Спилетт наловчились стрелять из лука, что под их стрелами падают агути, кенгуру, водосвинки, голуби, дрофы, дикие утки, бекасы — одним словом, всевозможная дичь — и что, следственно, можно еще погодить с изготовлением ружей.

Но упрямый моряк не слушал никаких резонов и, по-видимому, не намерен был оставить в покое инженера, пока тот не исполнит его желания.

К тому же и Спилетт поддерживал Пенкрофа.

— Если на острове водятся хищные звери, в чем почти нельзя сомневаться, — говорил он, — то надо скорее их истребить. Иначе дорого поплатимся за беззаботность…

Что касается Смита, то его в это время занимал больше вопрос об одежде.

Платье колонистов продержалось зиму, но оно не могло уцелеть до следующей зимы. Необходимо было во что бы то ни стало раздобыть или звериных шкур, или звериных мехов, или шерсти жвачных животных.

Муфлоны, или степные бараны, водились на острове, и Смит задумал развести целое стадо. Он решил построить в то же время рядом со скотным двором и птичник для прирученных птиц. Одним словом, он решил весной устроить на острове нечто вроде фермы.