Таинственный Рафаэль

Рафаэль таким образом смог отыграться на сопернике. Вазари рассказывает, что, посетив Сикстинскую капеллу, он «тотчас же изменил свою манеру письма», но в данном случае мы не можем констатировать особенного уважения. Санти сделал из Буонарроти практически карикатуру. Можем только вообразить, какие комментарии вызвало появление этой фигуры у представителей папского двора, ни одного из которых не пускали в Сикстинскую капеллу во время росписи. Зуб на Микеланджело имели многие. Характер у этого гения был совершенно невыносимый. Кардиналы, теологи и ученые мужи свободно общались с Рафаэлем, а тот с благодарностью принимал их советы. От Буонарроти, напротив, они терпели унижение. Рафаэль сразу же показал себя человеком открытым, добрым и всегда готовым к сотрудничеству, а Микеланджело нервно реагировал даже на похвалы, замкнувшись в своем творческом безумии. Их поведение при папском дворе было диаметрально противоположно. Их отношения не ограничивались творческим соперничеством, но демонстрировали, что художественным ремеслом можно заниматься совершенно по-разному. Санти – художник-придворный, светский и расчетливый, Буонарроти – нелюдимый гений, неприветливый и мрачный.

С присущей ему прозорливостью Рафаэль передал минимумом деталей характер своего коллеги и даже дистанцировался от него, предложив римской курии тему для разговоров и наверняка почву для острот. Шутка эта была так тонко организована, что спровоцировала дискуссии, по сей день не закончившиеся.

Скрытое сообщение

В свете сказанного присутствие полуголого старца, развалившегося на ступенях, не кажется особенно скандальным. Разбросав ноги в разные стороны, с оголенной грудью, он внимательно читает лист, который держит в руках. Рядом с ним стоит небольшая плошка. «Увидав однажды, как мальчик пил воду из горсти, [Диоген] выбросил из сумы свою чашку, промолвив: „Мальчик превзошел меня простотой жизни“»[43], – рассказывает древнегреческий историк.

Итак, перед нами Диоген, философ-циник, решивший свести свое существование к минимуму, человек, позволивший себе бросить вызов Александру Македонскому. Рассказывают, что император застал его как-то греющимся на солнышке на площади и сказал: «Проси у меня чего хочешь». Тот ответил: «Не заслоняй мне солнце». В другом известном анекдоте рассказывается, что домом себе он выбрал бочку. Плошка рядом с его фигурой напоминает об этом суровом жизненном выборе: это единственная вещь, которую он себе оставил. Прекрасный пример моральной цельности, о котором Рафаэль напоминает тем, кто заходит в этот зал, где роспись постепенно – персонаж за персонажем – становится этическим посланием.

Группа интеллектуалов ограничена справа двумя кружками беседующих лиц. Облысевший старец, вертящий циркуль на опущенной на землю доске, – очевидно, Евклид, изобретатель геометрии. В его чертах вновь можно узнать Браманте: это настоящая дань почтения человеку, который в этот момент менял облик Рима, человеку, которому Санти был обязан новым поворотом в своей карьере, учителю, который ведал распределением наиболее лакомых заказов среди приехавших в город художников и руководил основными ватиканскими рабочими площадками, словно играл шахматную партию. Согнувшийся над чертежом, он поражает своим искусством четырех учеников, потрясенно наблюдающих за сложением двух треугольников в шестиконечную звезду. Этот чертеж – иллюстрация к исследованию, которое за два года до создания фрески математик Лука Пачоли изложил в трактате «Dedivina proportions» («О божественной пропорции»). Пачоли, близкий по своим идеям к Леонардо, на рубеже XV и XVI веков переосмыслил и развил принципы евклидовой геометрии и пришел к пониманию множества новых геометрических форм, составленных на основе золотого сечения.

Рафаэль с легкостью перешел от оды в адрес моральной философии к воспеванию геометрии, чтобы затем обратиться к космологии: за нагнувшимся Евклидом-Браманте открываются два персонажа с глобусами в руках. Один, с расчесанной по-восточному бородой и в красном берете, вертит в руках небесную сферу с россыпью звезд, другой, с короной на голове, отвернувшись от зрителя, показывает собеседникам карту мира. Первый персонаж – Заратустра, ученый, астроном и мистик, появляющийся в платоновских диалогах, но остающийся загадочной фигурой в истории философии. Коронованный мужчина – Птолемей, которому Рафаэль присвоил королевское достоинство, ошибочно отождествляя его с династией, правившей Египтом триста лет начиная с IV века до н. э. На самом деле Птолемей жил во II веке н. э. Он заложил основы геоцентрической системы, поместив в центр Вселенной Землю. Эта идея столь хорошо соответствовала надеждам христианской культуры, что утвердилась в науке о звездах и планетах на последующие тысячу триста лет. Изобразив этого астронома на своей фреске, Санти подкрепил консервативную позицию Церкви, готовившейся дать отпор новым гелиоцентрическим теориям, которые Николай Коперник начинал распространять как раз в эти годы.