Таинственный сосуд времени

Ему казалось, что жена не слышит его, что она ничего не слышит, кроме неровного, жаркого, хриплого дыхания больного ребенка – но она услышала произнесенные им вполголоса слова.

Услышала – и ответила на них чужим, безрассудным и беспамятным голосом:

– А мне все равно, кого благодарить, – Бога или того… другого. Мой ребенок жив – и это все, что мне нужно знать.

Мицци склонилась над кроваткой и запела нежно, ласково, едва слышно:

– Спи, мой мальчик, спи, мой крошка,
Месяц смотрит нам в окошко,
В небе звездочки горят,
Бога все благодарят…

Пауль понял, что Мицци важно только одно – остаться навсегда в том мгновении на краю пропасти, где ее ребенок еще жив, где он еще дышит…

И еще…

Еще он почувствовал на себе пристальный, неотступный, изучающий взгляд. Волчий взгляд человека в черном камзоле.

Пауль оглянулся.

В комнате никого не было, кроме его и жены, склонившейся над умирающим ребенком.

Но он все равно чувствовал на себе этот взгляд…

Пауль отошел в сторону.

Он в ужасе смотрел на жену.

Мицци не отрываясь смотрела на своего малыша, время от времени поправляла его одеяльце и вполголоса пела колыбельную.

Время для нее остановилось, и это ее вполне устраивало…

Я долго ворочалась в постели, мучаясь без сна, хотя на часах было уже три ночи. За окном занимался рассвет, небо из серого становилось розовым.

И я поняла, что заснула, только когда осознала, что иду по тому самому длинному коридору, который находится в том самом здании на территории бывшего научно-исследовательского комплекса «Волна и частица».

Коридор был не в таком плачевном состоянии, как когда я видела его в последний раз. Серый линолеум не вспучился пузырями, со стен не свисали клочки старой краски, с потолка не сыпалась штукатурка. На стенах были солидные стенды с фотографиями каких-то сложных устройств и людей в белых халатах.

Я остановилась перед большой доской, над которой красивым шрифтом крупными буквами было написано: «Наши достижения».

Там были фотографии разных людей, преимущественно мужчин. И среди них я узнала Кулакова. Он стоял на трибуне, держа в руке микрофон, говорил что-то серьезно и второй рукой размахивал. И подпись под фотографией была:

«Академик Евгений Григорьевич Кулаков выступает на конференции по темпоральным проблемам».

В коридоре не было ни души, только лампы дневного света ровно гудели. Все двери были закрыты. Я шла и шла по коридору, никого не встречая, потом коридор стал шире, и стены были выкрашены не в унылый серый цвет, а в более теплый, бежевый, и даже ковер под ногами появился, и лампы уже не так гудели. И двери по бокам коридора были уже солидные, дубовые.

Тут ежу понятно, что в этом месте располагалось начальство. И точно, на второй двери справа я прочитала: «Заместитель директора д. т. н. академик Кулаков Е. Г.»

Я осторожно открыла дверь, шагнула вперед…

И оказалась не в просторном кабинете большого начальника, а на каменистой пустоши, освещенной широким и желтым вечерним светом. Справа от меня возвышалась груда огромных серых валунов, слева был откос, уходящий в глубину оврага.

Прямо передо мной бежала узкая тропка – и я пошла по ней.

Впереди, там, куда вела моя тропа, был крутой склон, а в нем – углубление, что-то вроде каменной арки.

Туда вела моя тропа.

Я шла по узкой тропе, из-под моих ног то и дело скатывались камни, катились в овраг.

Скоро тропа кончилась, я оказалась перед склоном.

Вблизи углубление в этом склоне было похоже на вход в средневековую часовню – каменный проем, сходящийся наверху наподобие готической арки.

За этим проемом не было ничего.

То есть там клубилась густая, непроницаемая тьма, в которой время от времени просверкивали багровые вспышки.

Я попятилась… но вдруг из клубящейся тьмы донесся голос:

– Что же ты медлишь? Иди вперед, если хочешь узнать правду!

И я шагнула вперед, в эту бесформенную тьму…