Верующие нередко задают вопросы, связанные с так называемой общей исповедью. В этом случае священник, стоя перед кающимися людьми, перечисляет различные грехи, читает молитвенное последование, положенное перед исповедью, а затем без самой исповеди прихожан сразу же прочитывает разрешительную молитву, по завершении которой разрешает им приложиться ко кресту и Евангелию и покрывает их головы епитрахилью. То есть люди не открывают иерею на исповеди личные прегрешения, а лишь внутренне каются в тех грехах, которые он перечисляет по Требнику. При этом существует опасность того, что сокрытая внутренняя язва может остаться неисцеленной.
В силу причин, вызванных гонениями на Церковь в СССР (недостаточное количество священников, ограничения церковной деятельности), в XX столетии это явление было широко распространено и считалось допустимым. В исключительных случаях его можно считать оправданным и во времена, не отмеченные гонениями на христиан. Например, когда в силу святости и проникновенности молитв и слов священнослужителя общая исповедь становится не подменой и формальностью, а действительно глубоко личной исповедью для каждого из присутствующих. Например, святой праведный Иоанн Кронштадтский (1829—1908) практиковал общую исповедь, которая порой принимала черты исповеди публичной, напоминавшие обычаи древней Церкви.
Действительно, в первые века христианства исповедь носила публичный характер, и кающийся нес ответственность перед всей Церковью. Перед всеми ее членами обычно исповедовались те грехи, о которых апостол Иоанн Богослов говорит как о смертных: убийство, прелюбодеяние, воровство, а в периоды гонений – отступление от Христа. Церковь принимала отпавших и согрешивших тяжкими грехами или до определенного момента не принимала их, давая им время для покаяния, также носившего публичный характер.
Публичная исповедь была для человека колоссальным духовным подвигом. Тот, кто оказывался на него способен, приносил глубокое покаяние и уже не мог отступать. Исповедь несла в себе духовное исцеление; через покаяние человек становился цельным, целостным, целомудренным, и вся последующая его жизнь оказывалась свидетельством принесения плодов покаяния, исправления жизни. Вся Церковь (и епископ, возглавлявший в раннехристианской Церкви общину, и вся община) следила за его покаянием, помогала ему в этом нелегком труде, видела, как брат постепенно становился другим, и с любовью принимала его.
Венцом отпущения греха и примирения кающегося с Богом становилось Причащение Святых Христовых Таин, то есть вхождение человека в Тело Христово. Именно этому посвящена молитва, которую и ныне читает священник во время разрешения грехов: «Примири и соедини его святой Своей Церкви…»
Если Таинство Покаяния воспринималось как врачевание, примирение с Церковью человека, впавшего в «грех к смерти», то его повседневная исповедь происходила наедине с Богом. Свои каждодневные грехи христиане исповедовали келейно, во время вечернего молитвенного правила. Такое покаяние мыслилось как образ жизни христианина, оно сопутствовало человеку всегда, а не время от времени, не от исповеди к исповеди. Сердечное сокрушение и покаяние, видимое только Богом, тоже по сути своей являлось Таинством.
Настоящие христиане никогда не питали иллюзий на собственный счет и прекрасно понимали, что, крестившись, сразу же святыми не становились, что грехи, которые они несли в себе, как некую болезнь падшей природы: тщеславие, гордость, самомнение, самооправдание, лживость, – свойственны всякому человеку и преодолеть их возможно только подвигом покаяния.
Преподобный Ефрем Сирин (ок. 306—373) наставлял своих учеников:
«Смотрите, да никто не говорит: «Много нагрешил я, нет мне прощения». Кто говорит это, тот не знает, что Бог есть Бог кающихся, пришел на землю ради злостраждущих <…> Посему и мы, братия моя, не будем отчаиваться в своем спасении. Согрешили мы? Покаемся. Тысячекратно согрешили? Тысячекратно принесем покаяние. Бог радуется о всяком добром деле, преимущественно же о душе кающегося: ибо весь преклоняется к ней, приемлет ее собственными руками и призывает, говоря:
В дальнейшем, после возникновения и широкого распространения монашества, практика исповеди начала меняться. Основа монашеской жизни – послушание, то есть полное предание воли послушника духовному наставнику. Духовное руководство в монастыре стало осуществляться через исповедование помыслов старцу, духовному руководителю, причем духовником, принимавшим «помыслы» – душевное и духовное состояние исповедника, чаще всего был простой монах, так как в монашестве первых веков не было священнослужителей. Монах удалялся от мира и в силу своего смирения не считал себя вправе принять священный сан.