Таинство Исповеди. В помощь кающимся

«Худшее из того, что можно сделать, – это ввести для детей еженедельную исповедь, которая более всего ведет к формализации. Дети очень быстро учатся говорить то, что ожидает батюшка: «Маму не слушался, в школе грубил, ластик украл…» Бывает, что целые годы уходят на одно и то же: «Я не слушаюсь, я грублю, я ленюсь…» – вот незамысловатый набор обычных детских проступков. Священник, видя, что в ожидании исповеди выстроилась целая очередь, привычно отпускает ему грехи и на этот раз. Однако по прошествии некоторого времени такому «воцерковленному» чаду будет вообще непонятно, что такое покаяние, даже когда речь зайдет о куда более серьезных прегрешениях, поэтому благословлять детей на Причастие можно достаточно часто, но исповедоваться им нужно как можно реже. Думаю, следует, посоветовавшись с духовником, исповедовать «юного грешника» в первый раз – в семь лет, во второй – в восемь, в третий – в девять, несколько оттянув начало регулярной исповеди, чтобы она ни в коем случае не превратилась в привычку».

Как научить детей правильно исповедоваться? Только на собственном примере, через умение открыто повиниться в грехах перед близкими, перед своим ребенком, если мы перед ним виноваты. Если, готовясь к Причастию, мы сознаем нанесенные нами обиды, то, прежде всего, должны со всеми примириться. Наше трепетное отношение к Исповеди не может не воспитывать у детей столь же благоговейное отношение к этому Таинству.

В зависимости от меры духовного взросления ребенка его надо вдумчиво подводить к первой исповеди. Задача родителей – объяснить ее смысл и назначение. Они должны втолковать своему чаду, что исповедь не имеет ничего общего с отчетом перед ними или перед школьным педагогом.

В дальнейшем миссию учительства следует передать в руки внимательного и любящего духовника, ибо только ему в Таинстве Священства дана благодатная власть говорить с человеком, в том числе и с маленьким, о его грехах.

«Главное, – предостерегает отец Максим, – чтобы посещение церковных служб, Покаяние и Причастие стали для ребенка не тем, к чему мы его понуждаем, а тем, что он должен заслужить. <…> Не тормошите воскресным утром развлекавшихся накануне сына или дочь: «Вставай, на Литургию опаздываем!» Пусть лучше, проснувшись, они увидят, что дом-то пуст, что они оказались без родителей, без Церкви, без праздника Божия. Пусть сами прочувствуют очевидное несоответствие воскресного пребывания в постели тому, чем должен в это время заниматься каждый православный христианин. Когда же сами вернетесь из храма, не упрекайте своих отпрысков: ваша внутренняя, молчаливая скорбь отзовется в их душах куда действеннее. В этом случае благодать Божия обязательно пребудет с ними!»

Ни в коем случае нельзя спрашивать у ребенка о том, в чем он исповедовался батюшке и что тот сказал ему в ответ. Родители должны тактично отойти в сторону, ведь Исповедь, даже семилетнего человека, – это Таинство. Вмешательство кого бы то ни было в церковное Таинство, особенно в столь деликатное, как Таинство Исповеди, является совершенно неприемлемым. Любое вторжение туда, где пребывает только Бог, исповедующийся человек и принимающий исповедь священник, пагубно! Ребенок может поделиться с родителями, только если ему самому захочется это сделать. Не надо демонстрировать ему вашу чрезвычайную заинтересованность. Рассказал – хорошо, нет – ничего страшного…

Настоятель московского храма Святой Троицы в Хохлах отец Алексий Уминский советует:

«Ребенку следует предоставить свободу стать перед Господом, как перед другом, и поделиться с Ним всей своей жизнью и душой…»

* * *

Существует особая опасность для души, пребывающей в плену у страстей. Сражаясь с ней, следует неустанно прибегать к исповеди и принятию Святых Таин.

Преподобный Нил Сорский (1433—1508) почитал себя столь великим грешником, что просил не предавать его тело земле после смерти, как недостойное погребения, а бросить на растерзание диким псам.

Не потому так ужасался своих грехов великий подвижник, что совершил какие-то особые злодеяния, а потому, что каждый грех считал преступлением перед Богом и в великой скорби оплакивал его.

Такое осознание греха и такая сила раскаяния достигается бесстрастием. Напротив, страсти убивают всякое раскаяние и сводят на нет саму возможность исправления.

Великий аскет, отшельник и церковный писатель авва Исайя, живший в Египте во второй половине IV – первой половине V века, учил: «Конец [то есть, в данном случае, – вершина. – Ред. ] добродетели – любовь, а конец страстей – самооправдание». Вот это самооправдание и есть величайшая опасность, преодолеть которую возможно лишь с помощью благодатных сил Церкви. Человек, предающийся страстям, не может по-настоящему сокрушаться о грехах, потому что действенное раскаяние заставило бы его бороться с этими страстями. Вместо этого он становится на безблагодатный путь осуждения других. Как писал святой Григорий Богослов (329—389), «порочные люди любят слагать вины свои на тех, кто их обличает».