Таинство (ЛП)

Несмотря на весь гнев и разочарование, забота Эрика о нем была сильнее. В который раз Чарльз восхитился тем даром, который имел — возможностью видеть тех внутренних демонов, с которыми борется человек. Это позволяло ему видеть смелость и поощрять те победы, которые иначе остались бы неизвестными.

— Это тяжелое время. Но да, я в порядке.

— Когда ты будешь знать по поводу Рима? — спросил Эрик. — Я просто должен знать… я хочу знать, когда это будет точно известно. Не более того.

Чарльз очень тщательно обдумывал, как правильно ответить. Эрик не торопил его. Они просто стояли там, вдыхая запах “Комета”, металлическая мочалка все еще была зажата в ладони Чарльза.

Наконец он сказал:

— То, что произошло между нами, изменило меня. Я не поеду в Рим или куда-либо еще на временное назначение. Или я буду просить о постоянном переводе, куда-то очень далеко, или я откажусь от сана священника.

В глазах Эрика было столько надежды, сколько и мужества, понадобившегося ему, чтобы сказать:

— Быть священником значит для тебя все.

— Должно значить. И значило, — Чарльз вздохнул. — Быть священником значит для меня больше, чем что бы то ни было. Но с некоторых пор это не значит для меня все. А должно быть так, иначе это бессмысленно.

— Я не хотел отбирать это у тебя.

— Я знаю. И я хочу быть с тобой честным — что бы я ни решил, какой бы путь я ни выбрал, это решение будет основано только на моих отношениях с Богом и его церковью. Ты не должен винить себя. Это никоим образом не связано с тобой.

— Нет, — голос Эрика был тихим, взгляд пристальным. — Я связан с тобой.

Чарльз вновь ощутил ту же безумную, эгоистичную радость.

— А я с тобой, — прошептал он. — Но моя любовь к Господу должна направить меня.

Эрик кивнул, принимая это. Какое великодушие нужно иметь, какую бескорыстную любовь испытывать, чтобы вот так принять суждения другой церкви? И все это ради Чарльза.

— Тебе понадобится время.

— Да. Я буду здесь, конечно, но мне лучше не приходить в твою квартиру, — какое-то время, почти сказал он, но вовремя одернул себя.

— Значит, шахматы в парке. Я имею ввиду, когда ты будешь готов.

Чарльз кивнул.

— Я подразумевал именно это, когда сказал, что мы еще не закончили игру.

— Извини, что был груб тогда, наверху.

— Ты не должен извиняться передо мной. Ведь это именно я все усложнил. И я ненавижу себя за то, что сделал тебе больно.

Но Эрик покачал головой.

— Эта боль стоит того, чтобы знать, что ты беспокоишься обо мне. Всего лишь знать.

***

Чарльз не мог уснуть. Его мучило великодушие Эрика и тот контраст, который оно составляло чудовищному эгоизму, который, похоже, захватил его самого. Он ранил Эрика, украл поцелуй и теперь размышлял о том, чтобы покинуть служение — не только церковь, которая справится и без него, но также тех людей, которым он ежедневно оказывал помощь. И хотя он всегда знал, что слаб и подвержен ошибкам, как и любой другой человек, столкнуться с доказательством этого было неприятно.

Это, конечно, подчеркивало необходимость обета целомудрия. Чарльз должен был посвятить свою жизнь прихожанам и всем нуждающимся, с равной преданностью заботясь о каждой отдельной душе. А это невозможно сделать, когда одно имя замирает непроизнесенным на его губах, когда один образ просвечивает сквозь все, что он видит вокруг себя. Разве это не является достаточным доказательством того, что он сбился с пути?

Чарльз попросил редкий выходной, который получил явно благодаря некоторому вмешательству отца Джерома. Взял билет на поезд, чтобы пройтись ветреными аллеями национального парка на севере штата, вдохнуть свежего воздуха, напомнить себе о маленьких чудесах окружающей его природы и вернуть утерянное душевное равновесие. Помимо этого единственного исключения он полностью погрузился в рутину повседневности. Возможно, чтобы пройти путь, он должен просто идти по нему. Может быть, возвращение к обязанностям и их соблюдение восстановит его пошатнувшуюся веру в свое призвание. И в самом начале ему показалось, что это работает.

Он продолжал просыпаться на рассвете. Читал молитвы. Служил мессы. Два дня в неделю работал в офисе социальной помощи иммигрантам, усерднее, чем когда-либо. Их с Эриком отношения были очень теплыми, но осторожными и немного печальными, как будто кто-то близкий для них обоих умер. В самые загруженные дни, когда он был завален церковными обязанностями с момента пробуждения и до поздней ночи, идея какой-либо другой жизни казалась ему не более чем далекой мечтой.

А потом было крещение малышки Кэтрин.

Это была обычная церемония, по большей части. Оба родителя выглядели уставшими из-за недостатка сна, но светились от гордости. Дедушки держали камеры, бабушки надели свои лучшие шляпы. Малышка Кэтрин была крохотная, но здоровая, и уже обзавелась копной темных волос. Как и всегда, беря младенца на руки, Чарльз улыбнулся ей, давая понять, что она в безопасности и в надежных руках.