Тайны древних руин

— Нагорного мы посадим сбоку от вас, вроде пристяжной.

Сегодня обязательно надо зайти к политруку и поблагодарить его. Ведь все это, если строго разобраться, только благодаря ему.

— Товарищ главный старшина, — мелькнула у меня мысль. — А что если мы пригласим и товарища политрука? Как вы думаете, удобно это?

— Правильно. Для тебя, наверное, не секрет, что всем этим ты обязан именно ему. Так что давай аллюром и приглашай его к нам. Помни, не от себя лично, он этого не любит, а от всех нас.

— Может, бутылку вина прихватить?

— Все дело испортишь. Только чай.

Есюков был в своем кабинете, но не один.

— И давно они там? — спросил я дневального.

— Да уже с час.

Я принялся терпеливо ждать. Минут через пять открылась дверь, и в проеме показался политрук.

— Нагорный? Ну заходи.

— Здравствуйте, товарищ политрук.

— Здоров, коли не шутишь, — и потом к уходившим командирам. — Действуйте, как договорились.

— Товарищ политрук, я знаю, что вы здорово помогли мне. Спасибо вам. Наши ребята просят, чтобы вы прочитали им лекцию о международном положении. Все уже в сборе.

— И давно ты научился врать?

— Так ведь из самых же хороших побуждений, товарищ политрук. Уж очень просят ребята.

— Ладно, пошли, посижу с вами немного.

В радиорубке все сидели за столом и ждали нашего прихода.

— Смирно!

— Вольно-вольно. По какому поводу собрались военные интеллигенты?

— Товарищ политрук, радиовзвод собрался...

— Вижу, что собрался и, по всем признакам, не на чай, а, как докладывал Нагорный, на лекцию.

— Маленько приврал он, товарищ политрук, — ответил командир взвода.

— Вот тебе и раз. А я уже и тему прикинул: искусство побеждать врага.

— Товарищ политрук, разрешите вопрос? — обратился я к нему.

— Давай.

— Когда вам присвоили звание политрука?

— Пожалуй, с полгода тому назад.

— А как отметили это событие?

— Меня поздравили, а я пригласил своих товарищей к себе на вечер.

— Так и меня ж поздравили, а я, товарищ политрук, во всем беру с вас пример.

Все засмеялись.

— Ну раз такое дело, посижу немного и я с вами. Что же собирался сказать Нагорный? — спросил политрук, когда все сели за стол.

— Скажите вы, товарищ политрук.

— Ну что ж, упрашивать меня не надо, я не невеста на выданье. А скажу я вам, дорогие товарищи, вот что. Разные судьбы бывают не только у отдельных людей, но и у целых поколений. Не исключено, что именно нам, нашему поколению выпадет доля решать на поле боя судьбы не только нашей Родины, но и других народов. Вот когда может потребоваться предельное напряжение всех наших моральных и физических сил. Не каждому будет дано выдержать это испытание. Кое-кому из нас, возможно, придется отдать свои жизни за правое дело. Но как бы ни сложилась ваша личная судьба, одно я вам желаю: всегда и везде сохранять мужество и достоинство советского человека, воинский долг, беззаветную преданность нашей отчизне.

Я обратил внимание, что политрук, высказывая свои мысли, не упомянул моего имени, ни разу не обратился ко мне с напутственным словом. Не знаю, как реагировал бы на это другой человек, но я нисколько не обиделся. Более того, считаю, что так и надо. Мне кажется, что в речах, обращенных к одному человеку, часто бывает примесь лицемерия. Они являются своеобразной платой за званый обед или ужин. Политрук же умно и тонко понимал это и, обращаясь ко всем, имел в виду прежде всего меня. Я настолько проникся к нему уважением и доверием, что, поинтересуйся он моими личными делами, не колеблясь рассказал бы ему о самом сокровенном. Политрук, словно прочитав мои мысли, негромко сказал:

— Доброго тебе начала.

— И от меня, — добавил Веденеев. — Вы знаете, товарищ политрук, мы с Нагорным вроде как бы побратимы: на гарнизонной гауптвахте вместе отсчитывали срок своей службы.

— И вам досталось на орехи?

— За солидарность, товарищ политрук. Хотелось выручить дружка, да не получилось. Хорошо, что хоть начальник связи душевным человеком оказался: «Обоих, — говорит, — на гауптвахту».

Политрук засмеялся:

— Душевный человек, говоришь. Веденеева, значит, чтоб не скучно было Нагорному?

— Точно, товарищ политрук.

Немного побыл у нас Павел Петрович (так называл его, я слышал, комиссар дивизиона). Прощаясь с ребятами, политрук обратился ко мне с просьбой:

— Товарищ старшина второй статьи, проведите меня немного. — Во дворе штаба дивизиона он остановился и, внимательно посмотрев на меня, спросил: — Что у тебя за история с Хрусталевой?

Признаться, я готов был к любому вопросу, но только не к этому. Откуда он мог узнать о Марине Хрусталевой? Наверное, меня бросило в жар, потому что политрук, глядя на меня, мягко улыбнулся.

— Что, любишь?

— Очень.

— А ты хорошо ее знаешь?

— Знаю не только ее, но и семью. Это замечательные люди.

— А вот Демидченко другого мнения.

— Что вы, товарищ политрук. Отец Маринки летчик, воевал в Испании. Мать учительница, депутат горсовета. Сама Маринка комсорг группы, мастер спорта по стрельбе. Словом, замечательная девушка.

— Почему же Демидченко говорит, что она странная какая-то.