Да, Лауру не пригласили в Фонтенбло. Но ей хватило забот и в собственном доме. И она получила от Жюно известие о возвращении. Ему было разрешено приехать в Париж, и Лаура надеялась увидеть счастливого Жюно, потому что последнюю кампанию он провел вместе со своим кумиром.
И вот 1 ноября Жюно вернулся, и Лаура сразу поняла, что ожидания ее обманули. Вместо сияющего радостью Александра перед ней стоял мрачный, сильно пьющий немолодой человек. Он чуть не задушил в объятиях детей, а ее бегло поцеловал в лоб, буркнув, что она неплохо выглядит.
Во время ужина обрюзгший, потолстевший Жюно жадно ел, пил как губка и едва произнес три слова. Когда Лаура спросила его о новостях де Нарбонна, он мрачно заявил:
– Откуда мне знать! Он еще в Вене. Аристократы там его на руках носят! Он же жил в Версале! Знает все ужимки Трианона! Потому и у Марии-Антуанетты пользовался милостями!
– Вряд ли все это для вас новость, – отозвалась Лаура, соблюдая обращение на «вы», которое неожиданно для нее учредил супруг, едва переступив порог. – Думаю, вы не забыли, что он сын короля?
– И какого короля! – издевательски протянул Жюно. – Людовика XV! Записного развратника!
– В первый раз слышу, что вы упрекаете графа де Нарбонна за его происхождение!
Лаура занервничала, она терпеть не могла нападок на ее задушевного друга.
– А почему мне его не упрекать? Как можно смириться, если твой старинный друг взял и стал куртизаном?! – сердито продолжал Жюно.
– Но это же естественно! Де Нарбонн родился при дворе и никогда не менял ни манер, ни обращения. Особенно в отношении коронованных особ. Представить себе невозможно, чтобы он вдруг не оказал императору чести, положенной государю.
– Нет! Расшаркаться он не забудет! – издевательски протянул Жюно. – Как-то он приехал на заседание главного штаба, привез для императора письмо, так что вы думаете? Снял с головы двууголку, положил в нее письмо и подал с какими-то курбетами. Смешно!
– Вы так думаете? И что же? Над ним посмеялись?
– Да нет! Его величеству он, напротив, очень понравился, из-за дурацких ужимок его приблизили и даже охотно выслушивали его мнение!
– А чем вы, собственно, недовольны, Александр? Вместо того чтобы критиковать аристократические манеры, лучше бы поучились им.
– Я?!
– Да, вы. Или вы забыли, что вы теперь господин герцог д’Абрантес? Может быть, вам не нравится ваш титул и вы хотите, чтобы о нем забыли?
– Нет, конечно! Я хочу, чтобы со мной обращались согласно моему титулу!
– Я в этом не сомневалась ни секунды. Так почему бы вам, оставаясь самим собой, не копировать потихоньку де Нарбонна? Император полюбит вас еще больше, а в будущем и вознаградит. Особенно если породнится с Габсбургами после развода, о котором все говорят как о неминуемом!
– Даже не говорите мне об этом кошмаре! А вам он как раз очень даже по душе!
– Нисколько, и вы это прекрасно знаете. Я всем сердцем люблю императрицу. И признаюсь вам откровенно, боюсь, что Наполеон, расставшись с ней, расстанется и со своей удачей.
Появление гостей положило конец нелегкому разговору супругов. Лаура больше не узнавала Александра. Он стал груб, обрывал ее, придирался. А минуты близости радовали не больше, чем в Ла-Рошели: пылкий муж превратился в грубого насильника. По счастью, приступы страсти никогда не бывали долгими, но поутру Лаура рассматривала новые синяки и царапины, из-за которых у нее возникали затруднения с нарядами. Как тут было не вспомнить чудные ночи в Фоли-Сент-Джеймс, когда Клемент постоянно подтверждал ей, что любовь может быть пылкой и нежной одновременно. Он никогда не забывал, как чувствительно женское тело. Клемент умел любить ее, и отзвук его любви в письмах, которые он неустанно посылал ей, волновал ее. Меттерних надеялся, что вскоре вернется в Париж в качестве посла. Элеонора, его жена, и дочки по-прежнему оставались в Париже и дожидались для выезда лучших времен. За это время Элеонора стала одной из самых верных подруг Лауры.
Между тем события ускоряли ход дела. Вечером 30 ноября 1809 года Наполеон, ужиная с женой, объявил ей, что они разводятся. Сенат расторгнет их гражданский брак (это случится 10 января), а еще через несколько дней Парижский церковный суд объявит недействительным брак церковный. Действительно, было бы затруднительно обращаться в этом случае за содействием к папе, который до сих пор находился на положении узника в Савоне.
Решение не помешало праздникам, которые следовали один за другим. Вся «императорская» семья собралась в декабре, чтобы отпраздновать отставку «старушенции». Сочувствовали Жозефине только Полина и Жером. Приехавшая 2 декабря из Неаполя Каролина злорадствовала и ликовала. Она возобновила свою связь с Жюно, хоть ей и не слишком была по душе его мрачность. Александр и вовсе перестал обращать внимание на отдаление жены, раз к нему вернулась его «королева». Возвращение Каролины его растрогало, а Лауру не рассердило. Она готова была делить синяки и царапины с Каролиной. Любовь ее к Александру, страстная и долгая, умерла. И ей стало безразлично все, что бы ни делала ее «соперница».