Тайны инквизиции. Средневековые процессы о ведьмах и колдовстве

Как бы то ни было, 7 мая Юсе сам просит отвести его к инквизиторам, чтобы рассказать им то, что он вспомнил: он спросил Мосе, где он и его товарищи собирались, чтобы сделать свое дело и чтобы об этом не знали их жены-христианки, на что Мосе ответил ему, что они встречались в пещерах между Досбарриос и Ла-Гардиа, по дороге в Оканью[394]. Трудно предположить, что подобное заявление было совершенно спонтанным после признаний, сделанных месяцем ранее. Гораздо больше похоже на то, что оно стало результатом бесплодных расспросов, которые, как мы предположили, могли происходить в промежутке. Подобным же образом мы предполагаем, что допросы постоянно продолжаются, но проходит еще месяц, прежде чем мы находим еще одну запись (от 9 июня)[395], и в ней содержится очень важное признание. Юсе говорит, что не помнит, упоминал ли он, как около четырех лет назад он заболел, будучи в Темблеке, и врач Тасарте пришел сделать ему кровопускание; тогда он случайно услышал разговор между своим братом и Тасарте, из которого узнал, что последний вместе с братьями Франко из Ла-Гардиа провел магический обряд с облаткой и сердцем христианского мальчика, благодаря чему инквизиторы не смогут подвергать их никаким судебным преследованиям, а если и подвергнут, то сами умрут.

Утверждение, будто он не помнит, говорил ли о столь серьезном деле, является либо глупой попыткой изобразить простодушие, либо само по себе наводит на мысль о смятении ума, наступившем в результате многочисленных допросов, в которых постоянно упоминалось дело с сердцем христианского мальчика (содержавшееся, как мы помним, в обвинительном акте Гевары).

Юсе спрашивают, слышал ли он, откуда они добыли облатку и где убили мальчика, чтобы получить его сердце. Но он отрицает, что слышал что-либо или каким-то иным образом узнал об этих деталях.

Мы видели предписание Эймерика навещать узника и уверять его, что инквизиторы простят его, если он честно и полностью признается в преступлении и во всем, что ему известно о преступлениях других людей. Хотя это не указано явно, есть основания предполагать из последующих событий, что именно этот метод применили инквизиторы в отношении Юсе Франко. На роль необходимого посредника у них имелся под рукой тюремщик, который, должно быть, дружески относился к узнику, поскольку устроил ему возможность общаться с Бенито в то время, когда тот занимал камеру под камерой Юсе. Можно смело предположить, что Бенито больше там не находился, поскольку он уже исполнил возложенную на него задачу, и его оттуда перевели.

Какими бы ни были приведшие к этому шаги, но 19 июля, когда с момента ареста Юсе прошло чуть больше года, его приводят к Вильяде и Лопесу[396] по собственной просьбе, чтобы он сделал кое-какие дополнительные признания вдобавок к тому, что он уже рассказал. Он начинает с того, что просит их преподобия простить его за то, что он раньше не признался во всем, что ему известно, и заявляет, что намерен сделать это теперь, при условии, что они дадут ему слово, что прощают его за все совершенные ошибки и что сам он и его отец будут в безопасности[397].

Очень похоже, что, не будучи заранее уверенным в том, что в намерения инквизиторов входило подобное отношение, Юсе никогда бы не отважился обратиться к ним с такой просьбой, одновременно обличающей (поскольку признавал, что обладает сведениями, которые до сих пор скрывал) и дерзкой в своем допущении, что эти сведения будут куплены названной им ценой. Инквизиторы милостиво ответили, что они согласны так поступить при условии, что он расскажет им всю правду, и предупредили его, что вскоре они смогут более или менее хорошо понять, правду ли он говорит[398]. (Притвориться уже знающими всю правду – уловка, которую Эймерик советует применять, чтобы убедить человека на допросе в том, что прибегать к ухищрениям бесполезно.)

Успокоенный этим ответом и несомненно обманутый явным обещанием прощения при условии полного признания, Юсе начинает с того, что в качестве извинения за молчание о событиях, о которых он собирается рассказать, заявляет, будто молчал по причине клятвы никому ничего не разглашать до тех пор, пока он не пробудет в тюрьме год. После этого он под присягой клянется, как принято у евреев, говорить только правду, не обманывая, не уклоняясь и не скрывая ничего, что ему известно и что может интересовать святую палату, и принимается подробно и с исправлениями излагать то, что уже говорил ранее.