Тайны петербургских крепостей. Шлиссельбургская пентаграмма

Целых два дня продолжалась эта мука. Мозг мой выдержал. И только после, в третьей уже тюрьме, я испытал на себе, как начинаются тюремные галлюцинации: как в ушах постоянно звучит одна и та же отвратительная фраза, как ходишь по камере весь день без отдыха и орешь, насколько хватит сил, пока не охрипнешь, все какие только знаешь песни, лишь бы заглушить этот неустанный шепот. Через два дня у меня все прошло, но как я тогда напугался, передать невозможно. Мысль, что ты уже не будешь владеть собой, что какая-то внешняя сила играет тобою как мячиком, что ты говоришь, думаешь, видишь и слышишь то, чего не хочешь, – эта мысль, из которой родились все понятия об адской силе, об искушении, о наваждении, может умертвить самого здорового человека. В Шлиссельбурге дело до галлюцинаций не дошло, но настрадался я досыта. В самом деле, какой страшный призрак вставал предо мной!

…Начинать этой зимой было уже поздно. Бежать нужно непременно по льду, а здесь так часто все осматривают, исправляют, белят и моют, что невозможно ни подкапываться под стену, ни пробивать ее ― работу открыли бы очень скоро. Положим, я слыхал о легендарных побегах из других тюрем, но они происходили при совершенно другой обстановке: подземелья Бастилии, казематы Шпандау были темны и грязны, а надзор за узниками не так тщателен. Здесь же на белых стенах заметно каждое пятнышко, а пол точно натерт воском ― видно, даже и царь находит более выгодным держать арестанта в чистом помещении. Что ж, доброе дело, хотя бы и такое, никогда не пропадает.

Сначала я думал о подкопе. Можно оторвать доску, а потом уложить ее так, чтобы не было заметно, и начать копать. Я даже взялся было за это, но меня, неженку, устрашило количество предстоящей работы. Ведь нужно спуститься под фундамент тюрьмы, потом прокопать подземный канал под палисадником до стены замка и под ней прорыться на вал. А стена эта толщиной в две сажени и выстроена из огромных гранитных глыб. Разве и тут подкапываться под фундамент?

Трудно! Попробовал пилить решетку, но пилки оказались негодны. Да, впрочем, пытаться бежать через окно не имеет смысла: для того, чтобы попасть на двор зимой, нужно было бы вырвать две рамы, а летом меня сейчас же заметили бы. Но если бы и удалось вылезть из камеры, что делать дальше? Не буду же я карабкаться на стены как кошка. Попробую осмотреть одну из башен, нельзя ли взобраться на стену чрез нее…

Из собственных простынь (сохрани бог, – не из казенных) свил себе веревку с узлами, для спуска на озеро, а так как, по моему расчету, спускаться нужно было приблизительно с семисаженной высоты, то сообразно с этим я сделал ее в девять саженей длины.

Насколько она была прочна, – вопрос другой. Я спрятал ее в коробку, где у меня хранились свечи, выдававшиеся сразу на месяц, и где их было всегда много. Я старался, по-возможности, не увеличивать веса коробки.

Затем я стал шить себе рукавицы, так как при спуске без них можно было поранить руки. Не помню теперь, каким образом я сумел обойтись без иглы и ниток, довольно того, что из вырванной подкладки верхней одежды я сшил себе пару хороших рукавиц; ни одна швея не гордилась своей работой более, чем я.

Одежда у меня была. Имелась даже шуба, в которой я гулял по двору, она обыкновенно находилась у меня в камере, хотя, по правилам, после прогулки ее следовало относить в кордегардию. В самом деле, чего им было опасаться такого спокойного, веселого и покорного узника? Но как приняться за работу? Самый простой план был таков.

Выйти ночью на коридор (сделав предварительно в дверях пролом), затем по двору пройти до башни, из башни – на стену, по стене добраться до озера, а там спуститься на лед ― и прощай навсегда Шлиссельбург! План самый простой, но вместе с тем и самый трудный.

Мне было известно, что ключи каждый вечер относят к коменданту, но я не знал, запирают ли весь замок или кордегардия остается отпертой. Ворота на замке, это наверно, но если и дверь из тюрьмы на двор тоже заперта, что с ней делать? Часовой будет спать, в этом нет сомнения, но если он проснется, что тогда? Разве не ожидать его пробуждения? Бррр!..

Наконец, двери, ведущие в башню, всегда открыты. Но если на ночь их запирают? А ведь это старинные, хорошо окованные железом двери. Обо всем нужно хорошенько разузнать. Наконец, когда приступить к делу? С начала зимы или позже? А морозы уже начались, и, кажется, в ноябре Ладога встала…

…До сих пор я был здоров. Одиночка меня еще не сломила. Но все-таки организм мой начал подаваться ― у меня страшно разболелись зубы. Хотя в моей камере чисто, даже очень чисто, но чистота эта не могла изменить климата, ― наоборот.

На острове было необыкновенно сыро, особенно на северной стороне, где сидел я и где никогда не показывалось солнце. Только впоследствии я убедился, что достаточно белью пролежать несколько дней в камере, как оно совершенно покрывается плесенью. А способ, которым поддерживалась в тюрьме чистота, можно было назвать радикальным или, вернее, мокрым.