Тайны прадеда. Русская тайная полиция в Италии

Нерви — климатическая станция главным образом для туберкулезных. Город представлял собою, в сущности, сплошную больницу; — каждый год на зиму, из Давоса, Лезена и других горных мест, да и вообще отовсюду, где собирал свою жатву туберкулез, сюда съезжалось до 2000 человек больных разными болезнями, по преимуществу легочными. Здоровому человеку ходить по улицам этого города-больницы было даже тяжко. Тут же скоплялись в весьма большом числе и русские эмигранты, в числе другой публики из России, которой бывало далеко не мало. Среди эмигрантов нередко встречались люди с большим прошлым, очень часто бывшие каторжане, либо бежавшие с поселения, либо иным путем освободившиеся от каторги, и теперь здесь, на южном солнце, залечивавшие свои раны, нанесенные им каторжным режимом самодержавия. Они же приносили потрясающие рассказы о царском режиме и каторжных централах. Не всем им помогало южное солнце, иные так и зачахли здесь, среди этой роскоши итальянской природы[53].

Удобство жизни в Нерви состояло и в том, что тут были русские врачи (почти все социалисты), русские гостиницы, даже русские санатории. Сюда нередко наезжал Плеханов, тут подолгу жила Анжелика Балабанова[54]. Тут можно было встретить Клару Цеткин. Это был замечательный пункт эмигрантского тяготения, которым не могла не интересоваться и русская полиция.

В Кави-ди-Лаванья (или просто — в Кави) состав публики был иной, да и место носило другой характер. Нерви — скалы, целой грядой вдвинувшиеся в море. Горы близко подступили тут к берегу и стесняют горизонт. В Кави — большой и широкий пляж, один из лучших на всей Ривьере, если не самый лучший. Горы слегка отодвинулись на север, горизонт широкий, вся природа как-то ближе.

На лето здесь собиралось до 75–80 человек (считая с детьми), к зиме население редело, оставалось человек 35–40 постоянных жителей. Тут сосредоточивалась главным образом та часть революционной эмиграции, в прошлом у которой были разного рода боевые дела, в частности — террористические, иногда чрезвычайно громкие (взрыв дачи Столыпина в 1906 г.).

Для русской тайной полиции кавийские террористы представляли, конечно, объект особенного внимания. За ними необходимо было организовать специальное наблюдение, тем более, что в то время внимание русских, да отчасти также итальянских дипломатов, занимало крупное событие — предстоявший приезд в Италию русского царя Николая II.

Незадолго перед тем, в 1903–1904 гг., русский царь делал уже попытку посетить Италию, но она кончилась для него чрезвычайно плачевно. В стране поднялась целая буря негодования[55], захватившая все слои экспансивных итальянцев; социалисты и республиканцы предприняли бешеную — иначе ее назвать нельзя — агитацию за то, чтобы царя, если он посмеет приехать, — освистать! Предназначенные для этой цели особые свистки раскупались целыми партиями, и опасность быть освистанным оказалась настолько реальной, что царь не решился въехать в Италию. Это было, конечно, огромной победой социалистов и всех вообще друзей рабочего класса Италии.

Теперь, в 1910 году, понуждаемый разными дипломатическими соображениями, а может быть, и жаждой взять реванш, царь решил возобновить свою попытку пробраться в Италию[56]. Однако проехать вглубь страны он все-таки не рискнул, памятуя о недавно полученном уроке. Предполагалось, что итальянский король выедет русскому царю навстречу и примет его в свои объятия на пороге Италии, в старинном замке Ракониджи[57], близ Турина.

Дорога от границы до Турина не столь опасна; она пролегала по Ломбардии, стороной от крупных пунктов, да и езды тут было несколько часов, так что всё могло обойтись благополучно. Тем не менее, к пути царского следования были стянуты войска, а в самом Турине они стояли буквально целыми шпалерами, как в России. Одновременно вся полиция была поставлена на ноги. Повсюду рыскали шпионы, в том числе и по Ривьере. Вскоре из кочевых они сделались — оседлыми.

Один из них окончательно обосновался в Кави. Это был итальянец Эудженио Инверницци, игравший потом большую роль, как агент русской тайной полиции. Появился он в Кави как раз во время Ракониджи, вместе с русским царем, его верховным патроном. Но, появившись сначала мимолетно, он вскоре прочно здесь обосновался и стал необходимой принадлежностью этого местечка.

Кави к этому времени было уже прочно заселено русскими. Образовался какой-то смешанный, русско-итальянский поселок, с двумя культурами, резко одна от другой отличными. Русских, разумеется, можно было узнать сразу — и по костюму, и по манере держаться, и по привычкам. Тут был совершенно особый уклад жизни, перед многими проявлениями которого итальянцы сначала останавливались в недоумении, до такой степени всё это не вмещалось в их понятия, но потом несколько попривыкли, освоились и научились относиться ко всему философски. Кое-что от русских они даже позаимствовали.

Параллельно с этой русской культурой прослаивалась культура итальянская. Это было что-то веками сложившееся, неизменно, обывательски непреоборимое.