Тайны прадеда. Русская тайная полиция в Италии

Как раз именно в эту раннюю пору, на заре каждого нового дня, оба наши тогдашние «фашисты», — быть может, они фашисты и теперь, — приступали к своей работе. Делалось это таким образом.

Обычно «постино» отдавал ряд писем, на выбор, сколько тот найдет нужным, агенту тут же на станции или заходил к нему в тратторию. У агента эти письма оставались пока что не проштемпелеванными, и в таком виде, без штемпелей, которые накладывались позже, он их вскрывал, а потом садился за копировку. Письма, которые нами получались, бывали, как общее правило, все русские, — Инверницци же по-русски не знал, конечно, ни слова. Тем не менее, все эти письма он тщательно списывал, точнее сказать, копировал в буквальном смысле такого слова. Делалось это очень просто: на письмо накладывалась прозрачная восковая бумага (калька), и затем каждая буква, даже каждый штрих, начиная от штемпеля, тщательно обводились. Таким образом, всё письмо оказывалось переведенным через калькированную бумагу с начала до конца, во всех деталях. При незнании языка это была, очевидно, адская работа, тем не менее, она выполнялась самым аккуратным образом.

Затем эти кальки немедленно, через ту же почту, отсылались в Париж, в русское посольство, на ул. Гренель № 59[63], в котором имелось особое отделение, занятое секретной агентурой. Начальником его в эти годы являлся Красильников, подробности о деятельности которого читатель может найти в книге В. К. Агафонова «Заграничная охранка»[64]. Красильников же направлял их дальше, в Петербург, причем, иногда он эти кальки снова переписывал, на этот раз на пишущей машине, и уже в таком виде (но с приложением калькированных подлинников) пересылал дальше, иногда же, в случаях, почему-либо интересных и не терпящих отлагательства, прямо в кальках направлял в Петербург. Здесь они шли по начальству, сначала к директору департамента полиции, а в более важных случаях — к министру внутренних дел. Таким образом, наш Инверницци из своего обиталища над «Лакустой» мог общаться через эти инстанции прямо с домом № 16 на Фонтанке[65].

Летом 1917 года, через два-три месяца после переворота, я пришел однажды в прежний «Особый отдел» Департамента полиции, эту святая святых полицейского розыска. Один из работавших там товарищей сказал мне: «Хотите посмотреть копии писем из Кави? Они лежат вон в той папке…»

Мне бросилось, прежде всего, в глаза огромное письмо в 12 четвертушек, переписанных на пишущей машинке. Письмо относилось к ноябрю 1912 г. и было отослано из Парижа в Кави, но попало, прежде всего, в руки Инверницци. Оно было написано каким-то тарабарским почерком, вдоль и поперек листа бумаги, с приписками во всех углах. Не только переписать, но и прочитать его представляло немалый труд. Тем не менее, всё это оказалось тщательно переведенным на кальки, которые лежали тут же, в деле. В письме было много эмигрантских новостей и просто анекдотов, писанных на досуге человеком, которому нечего скрывать и не от кого таиться. Душа развертывалась в дружеской переписке нараспашку, но среди всей этой причудливой смеси то и дело проскальзывали серьезные сообщения, о вождях и периферии партий, с общей оценкой положения и с выводами на будущее. И всё это на пространстве хорошего газетного фельетона строк на 400! Письмом в департаменте, по-видимому, весьма заинтересовались, так же, как и в Париже. Посылая его, Красильников сообщал в сопроводительной бумаге, что, ввиду интереса этого документа, он его немедленно направляет в Петербург в том виде, как получил, предоставляя департаменту переписать его на месте, прислав ему копию для дальнейшей разработки. Тут же на сопроводительной бумаге Красильникова стоит пометка директора департамента: «ввиду интереса письма доложить его министру». И затем новая пометка: «Доложено» такого-то числа.

Это был удачный улов. В большинстве же довольствовались гораздо меньшим. Да и на что только этими агентами не тратились силы и деньги! Мне пришлось потом читать дневник наблюдений этих агентов за кавийскими эмигрантами. Тут всё было зарегистрировано: пошел купаться на марину[66], поехал за покупками в Лаванью, гулял по Санта-Анне, ходил за продуктами в ботегу (мелочная лавка). Всё это нужно было знать министрам, на всё это требовалось сорить народными деньгами!