Тайны темной осени

Хотя сама в собственное враньё не верила, кроме главного — подробности рассказывать нельзя. Хоть убейся, Римма, можешь прямо сейчас начать. Но язык свой болтливый бескостный к уху пристегни!

— А то, что от секса бывают дети? — спросила Оля устало.

— Не подумала, — сокрушённо призналась я. — Да вроде как не должно было быть… если считать по циклу.

Ну, да. Не должно, а получилось. И если бы я ещё сама помнила, когда конкретно у меня были последние месячные! Они всё время плавали, точных дат никогда не было, как это бывает у многих девушек, следить за ними мне было ни к чему, вот и результат.

— Сделаешь аборт — прокляну, — сурово пообещала мама.

— Да ты что! — я потеряла дар речи, хлопала губами, потом отцепенела из своего обычного в таких случаях ступора и завопила: — Да никогда в жизни! Я рожу обязательно! Рожу!

Вспомнила Похоронова, его яркие голубые глаза, его ладони — на плечах, на груди, на бёдрах… жидкий ледяной огонь, морозящий и сжигающий одновременно… я рожу его ребёнка… ему ребёнка… А он, если захочет узнать, узнает. Почувствует, наверное. Или нет, не знаю. Но этого ребёнка я сохраню.

— Похвальный настрой, — кивнула мама. — Не то, чтобы всё как у людей получилось, — продолжила она рассуждать, сердито, но в глазах плясали смешинки, — но буду бабушкой; ура.

Оля улыбнулась мне, но в глаза сестры плескалась тоска. Она давно хотела родить, не получалось, а теперь, в инвалидном кресле, как родить? От кого?! Кто польститься? Таковы были её мысли на тот момент, она потом мне в них призналась. Тихо, осторожно, запинаясь на каждом слове, будто пробовала ногой неверный лёд: и перейти реку надо бы и потонуть страшно. Она не знала, как я отреагирую.

А я снова обниму её. И скажу ей, что она — лучшая. Что я нарисую её — с коляской! — и будет так, как я нарисую.

«А я в твой рисунок не поверю», — упрямо возразит сестра.

На что я засмеюсь и отвечу, что правильно, в мои рисунки и не надо верить. Петля Кассандры. Они сбываются только в том случае, если в них не верят.

«Ты сумасшедшая», — с опаской скажет на это Оля, недоверчиво меня разглядывая.

А я засмеюсь и отвечу:

«Да! Я — сумасшедшая!»

Но всё это будет ещё очень не скоро.

Тест на беременность ожидаемо показал две полоски. Почему я не удивилась? Знала, что ошибки нет и быть не может, вот потому. Мама была счастливо, хоть и ворчала про свадьбу и про то, «куды мир котится», беременеют без мужика, рожают без мужика, детей воспитывают без мужика, а что тому мужику, может, нелишне узнать про своё семя проросшее да насчёт алиментов совесть свою пробудить. Я вспоминала Похоронова, пыталась придумать, какие такие алименты он мог бы платить, ёжилась от приходящих на ум невменяемых образов и помалкивала.

Однажды, когда мама совсем уже раздухарилась, я не выдержала:

— Мама! Он — опер. Выслеживает убийц и маньяков. Скольких за решётку отправил, скольких и в мир иной. При попытке к бегству или задержании. А теперь представь, убийцы и маньяки узнают, что у него есть ребёнок. Понимаешь?

— Ой, — глаза у мамы стали большими. — Вот об этом я не подумала…

И всё, как бабка отшептала. Разговоры прекратились. Но когда я заявила, что хочу вернуться в Петербург, рожать там и жить тоже там, снова пришлось держать оборону. Ну, да, солнечная Хоста — совсем не то, что стоящий на болотах сумрачный Город. Объективно мама была права, но… но… но…

Меня тянуло обратно. В Город-Сумрак, Город-Дверь, которому требовался мой дар, пусть и сдавленный петлёй Кассандры. В Хосте я не нарисовала ни единого листочка. В Петербурге, я чувствовала, вдохновение вернётся. Может, даже решусь взять уроки рисования акварелью или маслом. Не всё же в графике работать…

— Я с Риммой поеду, — решительно заявила Ольга.

— И ты туда же, — горько спросила мама, всплёскивая руками. — Покидаете меня, вертихвостки, на произвол судьбы бросаете!

Но глаза у неё снова смеялись. Всё она понимала. Понимала, что раз надо нам с Олей возвращаться в Питер — значит, надо. В Питере — Центр Алмазова, мощнейший медицинский комплекс для людей с болезнями и травмами опорно-двигательного аппарата. В Питере — лучшие неонатологи и детские врачи. В Питере нам с Олей было где жить — в её квартире. И Оля не собиралась бросать практику. Юрист в инвалидной коляске — это нормально, главное в юриспруденции — голова, а остальное опционально. Это не в балете «Тодес» танцевать.

— Мы летом приезжать будем, — пообещала я. — Исполнится год малышу, приедем!

По предварительным подсчётам родить мне предстояло в начале или середине июля. В это время года в Петербурге — белые ночи и относительное тепло… а в Хосте — лютая жара, которая спадёт только к концу сентября. Ходить с пузом в адовом пекле, пусть и рядом с морем — так себе затея.