Тайны Востока

Надо отдать Голди должное: как бы тяжело ей ни было, она никогда не унывала и никто не слышал от нее ни единой жалобы. Сказывалось постоянное общение с ее сестрой Шаной, весьма энергичной особой, не ведавшей, что такое печаль. Став премьер-министром, Голда часто говорила: «Шана оказала самое большое влияние на мою жизнь… блестящий пример, мой самый дорогой друг и мой наставник». Но был у нее и другой наставник. Мать! Глядя на то, как она управляется без всякой помощи с совершенно незнакомым ей делом, Голда начинала понимать, что главное в жизни — это страстное желание делать свое дело, а все остальное приложится! А посему она не ограничивалась работой в лавке и много занималась самообразованием. Она читала Достоевского, Толстого, Чехова и Диккенса, быстро выучила английский язык и собиралась стать школьной учительницей в Милуоки.

К одежде и прочему, что волнует молодых девушек, Голди была равнодушна и, даже пробившись на самый верх, имела всего два платья. Это вовсе не значит, что она была синим чулком. Отнюдь! Голди была весьма привлекательной девушкой, и где бы она ни появлялась, стройная и всегда оживленная, она сразу же становилась всеобщим центром притяжения. Как-то в нее были влюблены сразу четверо молодых людей.

Однако получить образование и стать учительницей ей так и не удалось, и когда ей исполнилось всего четырнадцать лет, родители сосватали ее за тридцатилетнего страхового агента. Голди не стала спорить с родителями и… сбежала в Денвер к сестре, которая устраивала в своем доме еженедельные сионистские собрания. Голди с интересом посещала их и незаметно для себя увлеклась идеями движения «Рабочие Сиона». На одном из таких собраний она познакомилась с неким Моррисом Мейерсоном, который впоследствии стал ее мужем.

Два года прожила Голда в Денвере, а затем, рассорившись с сестрой, вернулась к родителям. В 1916 году она закончила среднюю школу. Но география и история уже мало интересовали ее, запавшие ей в душу идеи сделали из нее страстную сионистку, и очень скоро она стала членом «Рабочих Сиона». Она была так увлечена своей работой в союзе, что получила прозвище («сио-чокнутая»).

Она была превосходным оратором, прекрасно говорила на трех языках, и далеко не случайно именно она стала зимой 1918 года самым молодым делегатом Еврейского конгресса в Филадельфии. Тогда же она и вышла замуж за давно ухаживавшего за ней Морриса Мейерсона. Решительная и стремительная, она сразу же сообщила мужу о своем страстном желании жить в израильском кибуце. «В своем воображении, — писал один из ее биографов, — Голди уже покинула Америку. В душе она уже трудилась где-то в палестинской пустыне».

Дав мужу время на размышление, она отправилась на Западное побережье произносить речи о сионизме, а заодно и собирать деньги на нужды своего союза. А когда отец высказал свое недовольство по этому поводу, она холодно ответила: «Я буду делать то, что мне приказывает партия!» Ее муж оказался очень мягким человеком и без особых возражений согласился следовать за Голди куда ей будет угодно. Но когда он все-таки поинтересовался, отправилась бы она на историческую родину одна, Голда откровенно ответила: «Пусть и с разбитым сердцем, но я бы поехала…»

Раз и навсегда связав свою судьбу с Палестиной, Голди два года собирала деньги на поездку в Тель-Авив. Более того, она помирилась с сестрой и уговорила Шану ехать вместе с ней, дабы превратить Палестину в новую родину и будущий дом для всех «блуждающих евреев». И та последовала за ней. А вот каким образом они добрались до Палестины, и по сей день остается загадкой. На корабле то и дело вспыхивали мятежи, был убит капитан, а его брат сошел с ума, и в довершение ко всему кончилось продовольствие. И все-таки 14 июля 1921 года Голди прибыла в Тель-Авив, который был в те далекие времена небольшим городком в пустыне. Город и окружавший его пейзаж был настолько безрадостным, что только при одной мысли, что именно здесь им теперь предстоит жить, многие зарыдали. И хотя Голди, которая теперь стала Голдой, убеждала их в том, что все образуется и сама она несказанно счастлива, почти треть приехавших отправились назад в Америку.

Неустроенная жизнь в совершенно необжитом городе и пустыня не пугали ее. Да и какие могли быть страхи, если эта самая пустыня была воплощением ее мечты! Именно здесь должен был поселиться свободный и независимый еврейский народ. Вместе с мужем она вступила в кибуц ЕМЕК в Мерхавии, в коммунальную деревню, в которой все было общим, включая детей и супругов. Никаких удобств в деревне, конечно, не было, и большинство ее жителей были больны малярией.