Но он просчитался… Население Египта было до такой степени забитым и отсталым, что до него просто не доходили все эти призывы к борьбе за свободу. Более того, его армия считавшаяся до сего дня освободительной, превратилась в армию завоевателей. Наполеон оказался в политическом вакууме и, в отличие от ситуации в Италии, где он покрыл себя неувядаемой славой, находился в полной изоляции от населения и мог рассчитывать только на частные успехи. Ни о каком крушении феодальной системы здесь не могло быть и речи. А учитывая малочисленность его армии и ее оторванность от основных баз, очевидно, что она была обречена на поражение. К тому же воевать ей приходилось под палящими лучами солнца в горячих песках, где арабы чувствовали себя полными хозяевами.
Наполеон быстро понял всю тщетность своих усилий и отправился в Сирию. Его поход туда был продиктован и стратегическими целями, поскольку он начал движение навстречу турецкой армии. Тем не менее война в Египте оказала пагубное влияние и на французскую армию, и на самого Наполеона.
Но это вовсе не означало, что Наполеон спасовал перед выпавшими на его долю трудностями. Напротив, именно в Египте, где его армия столкнулась с невиданными доселе трудностями, он проявил потрясавшую всех энергию и несгибаемую волю. Его солдаты снова одерживали блистательные победы, и когда после изнурительного похода по раскаленным пескам Даманхурской пустыни перед французскими солдатами появилась легкая и сильная кавалерия мамелюков, началась знаменитая битва у пирамид, и именно тогда Наполеон произнес свою знаменитую фразу. «Солдаты, — воскликнул он, — сорок веков смотрят на вас!»
Удар египетской кавалерии был ужасен. Армия, покрытая золотом, быстрая, как ветер, накатывалась на французские каре, рубя стволы ружей саблями, закаленными в Дамаске. И тем не менее ее ожесточенные атаки разбивались, не в силах преодолеть мужество французских солдат. Каждый раз всадников встречали потоки раскаленного свинца, и они вынуждены были отступить, оставляя на поле битвы сотни раненых бойцов и изуродованных лошадей. На переломе дня египетские воины не выдержали и, вместо того чтобы в яростном порыве броситься на французов, устремились в пустыню и исчезли в вихре песка.
Сражение закончилось полным разгромом Мурад-бея, и Наполеон вступил в Каир. В те же дни Клебер завоевал дельту Нила, а Дезе нанес страшное поражение остаткам армии Мурад-бея при Седимане и завладел Верхним Египтом. Но увы… далеко не все шло так у Наполеона. Первого августа адмирал Нельсон напал на французский флот в Абукирском заливе, и на следующий день тот перестал существовать. Это страшное и унизительное поражение повлекло за собой трагические последствия для всей французской армии в Египте.
Уничтожение французского флота произвело на солдат гнетущее впечатление, и они уже начинали роптать в выжженной безжалостным солнцем пустыне, совершенно не понимая, за что победителей Италии обрекли на такие страшные страдания вдали от родной земли.
Да и сам Наполеон, если верить его секретарю Бурьену, пребывал в мрачном настроении. Но виду не подавал и с присущей ему энергией взялся за переустройство Египта. Однако все было напрасно — страна не принимала его, арабы постоянно восставали: не помогали ни расстрелы, ни жестокие репрессии. Наполеон и его армия оставались чужими в песках.
Долго так продолжаться не могло, и Наполеон лихорадочно искал выхода из той мышеловки, в которой он оказался по собственной воле. Куда? Да в Индию, конечно, куда же еще! И в конце января он послал письмо с курьером Типу-Султану, в котором писал: «Вы, верно, уже осведомлены о моем приходе к берегам Красного моря с неисчислимой и непобедимой армией, исполненной желания освободить вас от оков английского гнета». В феврале 1799 года армия выступила в поход, и к марту следующего года Наполеон рассчитывал выйти на берега Инда.
Путь был труден, но солдат воодушевляло то, что они наконец оставляют эту проклятую пустыню. Тем более что Наполеон снова одерживал одну победу за другой. После тяжелейших боев пали Яффа и Хайфа, была отнята у турок Палестина. В середине марта армия подошла к стенам старинной крепости Сен-Жан д’Акр. И, как вспоминал потом Бурьен, при виде крепости Наполеон сказал: «Моя судьба заключена в этой скорлупе». Конечно, Сен-Жан д’Акр был достаточно укрепленным городом и мало был похож на скорлупу. Но в остальном Наполеон был прав. Отсюда открывались дороги на Дамаск и Алеппо, и он уже видел себя новым Александром Македонским, перед которым склоняли головы целые народы. Дело было за малым: взять Сен-Жан д’Акр, выйти к Дамаску, пройти стремительным победоносным маршем к Багдаду и уже оттуда отправиться в Индию!