Тайны жизни Ники Турбиной («Я не хочу расти…»)

Авторы многих статей писали, что, как и в свое время во ВГИКе, у Ники к концу первого семестра начались проблемы с дисциплиной, она пропускает занятия, пьет, в состоянии подпития режет себе вены, а 17 декабря, в день своего 20-летия, сорвалась и ушла в глубокий запой. Как говорится, нет дыма без огня. Действительно, в день рождения Ника, несмотря на уговоры Алены Александровны, все же выпила. Вместе с тем, судя по рассказам Галич, алкогольные страсти у Ники взыграли с начала второго семестра. В первом же она успешно сдала сессию.

Рассказывает Алена Галич: «У нас на первый экзамен надо было подготовить небольшой этюд. Причем сделать его без слов – так, чтобы все было понятно лишь по действию. У Ники был интересный этюд, и она очень хорошо его работала, все это отметили. В театральных вузах говорят: “На первом курсе – это народные артисты, на втором – заслуженные, на третьем – артисты, на четвертом – просто студенты”. Так что она у меня еще была народной артисткой, поэтому экзамен прошел хорошо. А потом она уехала на каникулы в Ялту. И когда вернулась в Москву, я уже поняла, что начинается. Меня предупреждали, что у нее были срывы и нужно что-то делать, чтобы она не пила. Я ей сказала: “Пиши, что ты даешь мне слово, что больше пить не будешь, иначе я тебя не пущу на занятия”. Она сидела на скамейке, рыдала, а потом пошла писать. Потом таких записок у меня накопилась целая куча. Время от времени она срывалась, и все начиналось сначала.

А во втором семестре у нас начались истории с клеем. Помню, у себя дома я всех знакомых одаривала клеем “Момент”. Как-то ко мне вместе с Никой пришли несколько студентов заниматься. Я прихожу домой и вижу: полиэтиленовая сумка, а в ней полно этого “Момента”. Спрашиваю: “Это что такое?” А Ника говорит: “О, Алена, такие глюки можно поймать!” Я сказала: “Так, все эти глюки остаются у меня, я буду знакомым дарить, и чтобы этого больше не было, хватит мне уже других твоих глюков”.

Стихи она продолжала писать, но редко. Я помню, как мы с ней шли по улице, даже бежали куда-то, и она мне сказала: “У меня такое ощущение, что Бог от меня отвернулся”. Я говорю: “Никуш, почему ты так говоришь?” – “Я так редко стала писать. Иногда мне хочется писать, а иногда вообще хочется забыть, что я когда-то писала”. Разные мысли у нее были. Тем не менее, стала уже проявляться болезнь. Когда я ее в первый раз увидела, может, опытный глаз что-то и заметил бы. Так, когда Ника сдавала актерское мастерство, педагог по сценарной речи мне сказала: “Девочка очень нервная”. Она не знала, кто это. Но я сразу нашлась: “Да, но это можно убрать”. Тогда еще можно было убрать.

А дальше все начало развиваться, алкоголь уже давал свои проявления. Мне было ее безумно жалко, потому что она как человек была удивительная, очень добрая, не завистливая абсолютно. Притом еще такая деталь: на нашем курсе было мало москвичек, в основном девочки из Подмосковья и разных городов. И все они, я была просто в ужасе, в начале первого курса ходили в Никушиных вещах. Она раздавала их направо и налево. Потом приходила и говорила: “Мне одеть нечего”. Я в ответ: “Замечательно, бери мой свитер и давай твой черный – он мне идет”, – или спрашиваю: “Никуш, а где там то или это?” – “Нету, кто-то забрал и не вернул”. Но одеваться она любила. Были такие вспышки, когда куда-то надо было пойти. Ника могла замечательно одеться и превосходно выглядеть.

У меня в то время были спонсоры, они оплачивали мои выступления, на которые я с собой брала Нику. Мы ездили с ней в Казань, у нас там был вечер, она тоже выступала и как всегда замечательно читала свои стихи. После Казани нам устроили отдых на несколько дней в Марийской республике, где у ребят, которые нас принимали, была зимняя дача. Помню, Ника долго купалась в бане и пила там. Я тогда на все махнула рукой, думаю, уже теперь сделать ничего не могу».

Но Ника была полна оптимизма: «Я на самом деле счастлива, что я там, – говорила она об Университете культуры в интервью «Комсомольской правде»[219]. – У меня изумительные преподаватели, такие, как Алена Александровна Галич. Я целый день в институте, с восьми утра до одиннадцати вечера. Там настоящая работа, настоящая профессиональная работа. Нет бездарностей, но есть люди, которые хотят играть. И я верю в себя на сцене».

Вспоминает Альберт Бурыкин: «Однажды в Университете культуры Нике задали подготовить работу по истории “Две звезды, или История Русского раскола XVII века”. “Алик, – сказала она, – ты знаешь, что будет со мной, если я не выполню это задание?!” Я писал всю ночь с 26 на 27 декабря 1994 года, а утром 27-го, пока мы с ней ехали до Речного вокзала на автобусе, я дописывал эту работу, а Ника переписывала, для достоверности, своей рукой. Слава богу, мы успели, все обошлось, и ее оставили в институте».