Тайны жизни Ники Турбиной («Я не хочу расти…»)

Все варианты стихотворения написаны почерком Майи. Как вы думаете, это она или Ника, или она вместе с Никой вносила изменения в него, дописывала и редактировала? Предвижу ответ: «Вместе с Никой». Тогда я поинтересуюсь: «А хватило б ли у Ники усидчивости?» – на что вы, зная многое о ней, скажете: «Конечно, нет, но Майя ее заставляла». Зная Майю, готов в это поверить, хоть верится с трудом и вот почему. Если Ника во время ночного озарения действительно сразу видела стихотворение целиком, то почему в этом и множестве других случаев, отмеченных в таблицах 1–4, она видела лишь его черновой вариант, который потом нужно было дорабатывать, и в окончательном виде стихотворение заметно отличалось от того, которое она диктовала маме? Разве не убеждает в этом сравнение первого и последнего вариантов приведенного выше стихотворения?! Часть его, написанная, а точнее переписанная, рукой Ники приведена на иллюстрации. Девочка явно старалась, но избежать ошибок не смогла. Почему я утверждаю, что она переписывала это стихотворение? Потому что в традиционном виде она стихи никогда не записывала, у нее одна строка продолжала другую, и так до конца стихотворения, что видно на той же иллюстрации. Была и другая причина переписать это стихотворение. Возможно, читатели догадываются, что автор имеет в виду. Если нет, то он просит их проявить немного терпения.

Для того чтобы будущие исследователи творчества Ники, да и сама Ника, поверили, что именно она написала это стихотворение, Майя заставила дочь переписать его начисто. Что из этого получилось, видно на иллюстрации и в комментариях не нуждается. Отмечу лишь, что Ника еще очень старалась, чтобы не пришлось переписывать снова. Но сколько бы раз она ни переписывала, непременно появились бы другие, новые ошибки. Кроме того, повторюсь: Ника всегда писала стихи не в столбик, а подряд, не разбивая их на строки.

Интересно рождалось и стихотворение «Венеция» (подробнее о нем дальше), имеющее шесть вариантов. Неужели вы поверите, что Ника глубокой ночью диктовала Майе различные варианты одного и того же стихотворения, как будто сразу и правила его? Допустим, Ника диктовала свой, он же первый, вариант, от которого Майя отталкивалась, и на следующий день, сама или с Никой, доводила его до окончательного, хотя уверен, что в помощниках Майя не нуждалась. Отсюда вывод: Майя однозначно дорабатывала стихи Ники. Иных объяснений многовариантному творчеству в данном случае найти нельзя. Но опять же, это с учетом допущения, которое я сделал, чтобы показать причастность Майи к творчеству дочери. На самом же деле так стихи мог дорабатывать только автор. К сожалению, в книге нет возможности показать, как Майя работала над словом в других случаях, переходя от варианта к варианту, усиливая каждый последующий по сравнению с предыдущим. Приведу лишь два, быть может, не самых удачных примера, но зато коротких – каждый на одной странице – черновые, они же окончательные варианты стихотворений «Чужие окна – немое кино…» (табл. 1,п. 25) и «Сорок первый год» (табл. 4, п. 1). Комментировать здесь не стоит, разве что снова обратить внимание читателей на то, как дорабатывалось первое стихотворение, а по второму заметить: даже Евгений Евтушенко был «сам обманываться рад», восхищаясь стихотворением «Сорок первый год», которое в своем предисловии к книге Ники «Черновик» назвал прекрасным и отметил, что, написав его, «она всей своей детской и недетской душой перенеслась в то кровавое, страшное время, задав истории кричаще раненный вопрос: “Почему вы, люди, / Хуже зверей,/ Убиваете даже малых детей?”».

На самом деле Евгений Александрович похвалил не дочь, а маму за ее действительно недетскую душу. Что-то все же почувствовал – ведь с Майей они были не чужими людьми. Кстати, есть над чем задуматься и Александру Павлову, притянувшему за уши это «пророческое» стихотворение к войне на востоке Украины.

Глава 7

В 1983 году Юлиан Семенов, выступая в концертной студии «Останкино», прочитал стихотворение Ники, предварив его такими словами: «Я вам хочу прочитать стихи Ники Турбиной, чтобы вы послушали, как эта девочка пишет. Ей только-только исполнилось семь лет[300]. Называется “Возвращенье”:

Каблучки по ступенькам,
В дверь звонок.
Ты стоишь —
За плечами взмах волос.
И раскинуты руки,
Как разорвана ночь.
Я не верю в разлуку,
Слезы прочь.
Но ты смотришь с тревогой,
Снова дни пролистав.
По железной дороге
Не вернулся состав.
Ты осталась в том доме,
Где чужие углы.
Где все лица в разломе,
Где молчанье, как крик.
И уколешься взглядом
О чужие слова,
Лифт захлопнется рядом —
Ты ему не нужна…

Товарищи, семь лет, Ника Турбина!» Зал взорвался овацией.