Тайны жизни Ники Турбиной («Я не хочу расти…»)

Наконец, Мария Рыбакова, автор упомянутого в главе 2 части III книги романа «Черновик человека», благодаря удивительной женской интуиции и писательской прозорливости, написала такие обращенные к матери своей героини (в книге она не Майя, а Лиля) строки: «Лилька, шалава, думаешь, не знает никто, что это ты за девку твою стихи пишешь? Думаешь, дураки все, никогда про тебя ничего не знают? Мать твоя курва, мужа в гроб свела, мы-то видели, как она с начальником амуры крутила. Ты в мать свою пошла, уродина, под всех приезжих ложилась, от одного дочь нагуляла, думаешь, забыли все? Как ты чужого мужа увести пыталась? Соседи на вас жалуются, у вас не квартира, а проходной двор. А теперь тебе славы захотелось. У самой-то не получилось ничего, кому нужна твоя мазня, разве что на пляже пидарасам показывать! Руки в боки, понимаешь, мы такие гениальные, у меня чудо, а не ребенок! На телевидение полезла, на радио, журналисты к ней ездили. Шалавой ты, Лилька, была, шалавой останешься…»

Это ж надо так попасть в яблочко! В другом месте Рыбакова повторяет слова Карповой с тем лишь отличием, что их своей дочери-поэтессе Светлане (читай: Нике) говорит ее мать: «Ты в детстве известная была только благодаря мне, потому что я тобой руководила, а когда ты от рук отбилась, все закончилось!»

Кстати, Влад Васюхин, в отличие от коллег-журналистов, писавших, что Майя не реализовала себя как художница, приводит иную информацию: «Ходили слухи, будто мама ее (Ники. – А.Р.), Майя Анатольевна, неудавшаяся поэтесса, вот, мол, она и…»

Теперь, отматывая годы назад, я вспомнил интересный разговор с Майей в 2003 году. Тогда я спросил у нее, с кем из крупных поэтов, кроме Иосифа Бродского и Евгения Евтушенко, Ника общалась. «Она с Ахмадулиной встречалась…» – сказала Майя. «С Вознесенским, да?» – напомнил я. «С Вознесенским? Нет. Вознесенский только приходил к ней в больницу, когда она первый раз упала, даже не знаю, почему он пришел. С Вознесенским она не общалась. Да у нас-то и нет никого из поэтов, с кем можно общаться. Где поэты? Ау-у-у…» – Майя стала вертеть головой, точно пыталась найти достойного поэта. Может, она должна была для этого посмотреть в зеркало на себя?

А в одном из писем Нике, когда той было 19–20 лет, Карпова, убеждая внучку, что надо обязательно учиться, писала:

Самое невозвратимое преступление для своей жизни ты делаешь – это уйдя в подполье – ни с кем не общаешься… Ты повторяешь судьбу Светланы и Мамы.

«Ах, Майя-Майечка! Кланяюсь Вам за то, что Вы сотворили (в прямом и в переносном смысле) Нику Турбину и отдали ей лучшее, что сделали в своей жизни, – свой талант, но не саму жизнь. Не знаю, ревностно ли Вы относились к славе дочери, но уверен, что каждый раз, когда она в огромных залах, наряду со своими, читала Ваши стихи, как свои, у Вас в душе плясало от радости чувство отмщения.

Мне казалось, что я хорошо знал Вас, но не знал совершенно. Не потому, что не верил, что Вы в чем-то могли быть талантливы, – я понимал, что тот круг, в котором Вы вращались в Москве, принял Вас не только за женские чары. Я также понимал, что Вы обладаете редкостным поэтическим слухом, в чем не раз убеждался, когда мы вместе работали над посмертным томом Никуши “Чтобы не забыть”. Но предположить, что Вы сами поэт, не мог – за семь лет нашего близкого общения Вы ни разу не дали мне для этого ни малейшего повода.

Я первым, не считая Людмилы Владимировны, узнал то, что было сокрыто от всех, кто любят поэтическое слово и преклоняются перед Никой Турбиной. Вспоминаю замечательный вечер у Вас дома, 13 мая 2005 года. Вы тогда спросили: “Сашуля, ты можешь сделать мне одолжение?” Я всегда боялся подобных Ваших вопросов, но ответил согласием. “Почитай свои стихи”, – сказали Вы. К счастью, со мной была папка с новыми стихами, и я почти все их прочитал. Вы курили в кухне и оттуда попросили еще раз прочитать такое стихотворение:

Ты ладонями голыми,
Исполненными огня,
Стиснула мою голову,
Будто лепишь меня

Из одушевленной глины.

И вот на лице всерьез
Возникли глаза-маслины,
Уши, с горбинкой нос…

Рождался мой облик, глупый

От счастья, и впредь глупя,
Скорей мне вылепи губы,
Чтоб целовать тебя.

Людмила Владимировна, как всегда, сказала: “Сашка, ты – великий поэт!” – а Вы заметили: “Нет, он не великий, а большой поэт, он очень большой поэт и должен помнить об этом, держать это всегда в голове”. Только теперь я понимаю, чьего и какого комплимента был удостоен».

Глава 8