Начало третьего варианта: «О люди / что останится / после меня / можэт насмешки / иль просто ничево…».
Наконец начало четвертого варианта: «Поэма 2 ч. / Нет вить штота / Останится после меня / завевший букет / или вечная мгла»”.
Здесь «2 ч» означает вторая часть. Первой части найти не удалось.
Но это не все: в общей тетради № 1 тоже есть автограф этого стихотворения, который выглядит так: «что останица/ после меня / засохший букет / или вечная мгла / нет воспевают меня».
Очевидно, Нику этот вопрос очень беспокоил. Но в книге (с. 145) осталась лишь первая строка, задавшая тон всему стихотворению, словно Ника навела Майю на мысль, и та, использовав как запев эту строку, записала, а точнее написала стихотворение. Обратите внимание на то, что первые строчки большинства, если не всех, Никиных стихов сразу дают представление, о чем собирается говорить автор. По сути, это и названия, и темы стихотворений. Так вот Ника во многих случаях давала тему, которая, с ее подачи, выглядела по-детски естественной. Не случайно на соседней странице той же красной пастой, но уже рукой Майи, написано стихотворение: «Тему, дайте тему…» («Художник») – табл. 1, п. 29.
Подтверждает сказанное выше стихотворение «Убегает улица вверх…» (табл. 5, п. 12), в котором, судя по оригиналу, Никой написаны первые шесть строк, сразу же создающие настрой стихотворению, и поэт, тем более талантливый, подхватив этот настрой, может довести начатое до конца, что имело место в данном случае. К тому же здесь присутствуют рифмы, которые Ника употребляла не часто, отдавая предпочтение белым стихам, и плачущая почему-то мама (Майя не упускала случая для большей правдивости упомянуть себя, когда сама же писала от имени дочери).
В определенной мере с этими мыслями совпадает мнение Сергея Мирова: «Ника начинала всегда писать сама, и все это подвергалось некой обработке, скажем, дикой корректуре. Может быть, уже когда шел разговор об издании книги, в нее дописывали что-то специально, что называется, для объема. Я уверен, что у Ники толчковые, изначальные дела шли от нее самой. Другое дело, что к ним ее могли подводить с самого детства, с двух- трех лет воспитывать, учить, что и как делать».
Здесь уместна фраза «Я вам не скажу за всю Одессу», потому что вправе говорить лишь о тех материалах, которые имеются в моем архиве. Думаю, что они достаточно представительны для анализа и воссоздания на его основе недостающих фрагментов картины с названием «Ника Турбина».
Памятуя о приведенных в главе 5 соображениях относительно невозможности разграничения авторства вообще и Ники Турбиной в частности и будучи в основном согласным с ними, автор в двух предыдущих разделах занялся анализом текстов не только потому, что ему как поэту это безумно интересно, но и для того, чтобы, доведя порой ситуацию до абсурда, сознательно утрируя ее, помочь читателям понять не просто сам факт коллективного творчества, который в данном случае сомнений не вызывает, а показать, пусть с определенной погрешностью, кто мог участвовать в этом процессе и что конкретно своего привнес. Для этого я вначале пытался каким-то образом разделить написанное Никой и сотрудниками работавшей на нее «фабрики», то есть родными. Занятие бессмысленное, спорное и субъективное, ибо любое мое утверждение не составит труда парировать. И наоборот: если кто-нибудь будет убеждать меня в том, что здесь – Никина рука, а там чья-то, я всегда найду контраргументы. Вместе с тем, на мой взгляд, есть моменты, которые заслуживают внимания как не вызывающие особых сомнений. О них более детально поговорим ниже.
Предвижу, что читатели скажут: «Допустим, мы согласны с тем, кто, по мнению автора, и какие стихи написал из имеющихся у него в архиве. А как быть с остальными – ведь их почти столько же, если говорить лишь о стихах, вошедших в обе прижизненные книги Ники?» Вопрос абсолютно уместный, и автор обязан на него ответить. А коль всех оригиналов у него нет, то хотя бы спрогнозировать, дав тем самым читателям пищу для размышлений.