Тайны жизни Ники Турбиной («Я не хочу расти…»)

Прекратить всякую известность, включая и печатанье стихов. Нельзя, чтобы о Никуше знали, чтобы о ней думали. Чем скорее прекратится демонстрация фильмов – тем лучше. Фотографии и стихи Ники можно давать только близким людям и, безусловно, любящим Никушу. Майя Анатольевна считает, что А. Вознесенский ей завидует (и судя по тому, что она рассказала, – так и есть. Завидовать ему есть чему, а другим и подавно). Разве можно ему знать стихи Ники, общаться с ней или думать о ней?! Нужно, чтобы такие люди как можно скорее о ней забыли… забыли все, кроме близких друзей и к тому же хороших людей.

Если под первой частью и концом этой рекомендации я готов подписаться, то вторая ее часть вызывает недоумение. О какой зависти Вознесенского Нике могла идти речь и кто кому должен был завидовать?! Хотя если учесть, что Майя являлась автором многих стихотворений Ники, то Вознесенский, сам того не зная, завидовал Майе, и тут уже ее слова обретают определенный смысл. Кстати, в 2006 году Майя сказала Карповой, что если бы отцом Ники был Вознесенский, то у него была бы более талантливая поэзия. Ну и самомнение! Это из той же серии, что, по словам уже Карповой, после разрыва с Никой Евтушенко начал слабее писать (?).

Андреева также советовала не вывозить Нику из Ялты до выздоровления, выйти Карповой на пенсию (ей как раз исполнялось 55 лет), чтобы заниматься здоровьем внучки, бросить Майе курить и другое.

Я хорошо понимаю, – пишет Андреева, – как трудно Майе Анатольевне отказаться от известности Никуши. Уверена, что не ошибаюсь – на то мой опыт психолога: Майя А. росла среди всяческих талантов, и в ней заложено с детства честолюбие. Она пришла к выводу, что как художница не состоялась, и это очень ее травмирует. Подсознательно Никушина одаренность и известность для нее своего рода компенсация. К тому же она не может найти себя в жизни и быть “при Нике” – позиция, которая ее устраивает.

Очень точно сказано о Майе. А Нике после выздоровления Елена Кондратьевна советовала найти работу, пусть скромную, но полезную людям. Не сбылось. Зато сбылось иное предвидение Андреевой, о котором она писала в том же письме:

…Меня тревожит стремление Никуши летать. Оно понятно – подсознательно она помнит полеты в таком плане. Но это опасно. А желание у нее сильное. Еще в Ялте я пыталась ее уговорить. Попробовала и в Москве. Безрезультатно: она уверена, что полетит. Это в ней крепко засело и рано или поздно она попробует это осуществить… Я не уверена, что она не полетит, если у нее будет то особое состояние, в котором она норовит лететь с 5-го этажа.

Эти слова написаны о восьмилетней Нике, за 14 лет до ее первого полета. Возможно, Андрееву имела в виду Лера Загудаева, рассказавшая следующее: «Ника еще не была школьницей, когда Майя возила ее в Институт мозга, находившийся в каком-то городе на Оке, где одна ученая дама занималась Никой».

Читаем в письме Виктора Бокова к Анатолию Никаноркину от 31 января 1984 года:

Жаль, что Ника больна, надо спасать этого редкого ребенка и оградить от излишнего износа мозга преждевременно. Пусть пишет реже, а не истекает рифмами.

В своем письме от 13.01.1986 г. в Бюро Крымского Союза писателей Анатолий Никаноркин, ссылаясь на невозможность по здоровью присутствовать на отчетно-выборном собрании, пишет: