Тайны жизни Ники Турбиной («Я не хочу расти…»)

Вы никогда не задумывались, почему Ника столь удивительно читала свои стихи? Причин несколько. Первая: у нее был врожденный артистический дар. В детстве благодаря ему она поражала всех, играя навязанную ей родными роль публичного поэта, позже – успешно справилась с ролью в фильме «Это было у моря», затем сознательно, мечтая стать актрисой, училась во ВГИКе и в Университете культуры.

Вторая причина: при чтении стихов и без того неуравновешенная психика Ники достигала максимального возбуждения, поэтому они буквально выплескивались из нее с надрывом, придавая полную убедительность в том, что их читает автор.

Третья причина: Нике с детства Майя читала стихи Вознесенского, которые, по словам Загудаевой, были для нее своего рода колыбельной. Ника росла под их ритм, он постоянно звучал в ней. Поэтому она и свои стихи читала а-ля Вознесенский, что производило соответствующий эффект.

Четвертая причина: Нику учили, как надо читать.

Вспомните впечатление Елены Камбуровой от чтения Никой стихов в день их знакомства в Ялте: взрослые страсти распирали девочку, чувствовалось перенапряжение в ее голосе и эмоциях, манера чтения была совсем не та, в которой она разговаривала, явно было «что-то внешнее, что заставляло ребенка читать на разрыв аорты». Раздвоение Ники было серьезным, читая стихи, она становилась совершенно другой. «Это раздвоение, – свидетельствует Камбурова, – поддерживалось в среде, в которой жила Ника», то есть у нее дома.

Двоякое впечатление от Ники упоминается и в статье Мовсуна, который встречался с ней и долго беседовал. «Когда разговор шел об обычных явлениях, – пишет автор статьи, – когда она играла игрушками, девочка была в своем возрасте, естественном детском мире. А когда речь шла о более серьезных вещах, о поэзии, например, или когда она читала стихотворение, то выглядела взрослой. Изменялось ее лицо, взгляды, которые действовали магически»[317]. По словам кинорежиссера Ольги Самолевской, во время съемок фильма о вундеркиндах «Я себя спрашиваю» Ника была как робот, ни шагу без Майи, которая водила ее, словно на веревочке. «Я Нику специально привезла в такое место, – рассказывает Ольга Йозефовна, – где она была на фоне кустов и веток. Снимали мы ракурсом сверху, чтобы показать ее спутанность роковыми нитями. Когда она читала стихи, оператор дал свет на ее лицо, при таком свете трудно читать, но она все равно читала а-ля Вознесенский:

Не-победимы, по-бедители
Но это – до по-ры, до времени.

Я сказала: “Ника, ты могла бы прочесть это стихотворение проще?” Она ответила: “Вот как я его написала, так я и буду его читать”. У Жени Кисина, когда он отвечал на вопросы, была видна работа мозга на лице. Когда я его спросила: “А что было бы, если б ты родился и не было пианино?” – он сказал: “Я бы его придумал и сам сделал”. У Ники же не было живого ответа[318]. Она часто давала интервью, ей задавали типичные вопросы, на которые она давала типичные ответы. Если что-то было не так, Майя это пресекала. Впечатление такое, что, когда Ника отвечала на мои вопросы, она как бы нажимала на незримую кнопку и выдвигался какой-то ящик с ответом, а когда не знала, что ответить, говорила: “Можно, я пойду попью воду?” и бежала за помощью к Майе.

Белла Ахмадулина, которая снималась в моем фильме, и Елена Камбурова смотрели сдачу его в Госкино СССР[319], и обе поняли, в чем суть. А Окуджава, видя, что делают с Никой, не только сказал, что не хочет участвовать в убийстве ребенка, но и возмутился: “Вот мой друг Юлий Ким[320], ему 50 лет, а книгу он не издал. Я буду помогать Киму”». В свою очередь ялтинский фотохудожник Николай Орлов с долей иронии заметил: «Ника у нас, как национальный герой, она устала от всего. А у Майи была мечта – вырваться из Ялты к московской элите». И вырвалась на свою беду и на беду Ники. Второй вояж в Москву, и вторая осечка. Но вернется к фильму «Я себя спрашиваю».

«Создавалось впечатление, – вспоминает Елена Камбурова, – что монолог Ники, который показала Ольга Самолевская, произносила уже не Ника, а какое-то ее второе я, упивающееся своей славой. Это сильно отличало ее от других детей в фильме, которые были органичны и оставались собой. Отдельно от съемок жила обычная девочка, но как только она попадала в кадр, говорила о “тысячах писем”, которые ей пишут. Было много наносного, не её, как макияж на лице».

Во время съемок фильма Нику принимали в пионеры, естественно, она была на переднем плане. Самолевская там познакомилась с одним мальчиком, ровесником Ники, который, в отличие от нее, писал детские стихи. Ольга Йозефовна задала ему вопрос: «Мишенька, а какая у тебя жизнь?» – и он ответил: «Я и сам себя спрашиваю», – и эти слова стали названием фильма. Мать его била, а у него в ответ прорывались стихи. Не знаю, как потом сложилась его судьба, но, по словам Самолевской, это был теперь уже бывший киевлянин Михаил Поплавский. А тогда, в Ялте, он прочитал ей такие строки: