Как я понял, Вы пользуетесь совершенно классическим представлением о том, что такое автор, а не в смысле совокупного результата в культуре. Но и в этом случае мой тезис о некорректности, нерелевантности самого вопроса
об авторстве все равно остается верным. И вот почему. Если бы мы разбирали стихи, которые отделимы, отчуждаемы от автора, то есть могли бы рассматриваться как чистый текст, – тогда имело бы значение, кто придумал, подсказал, отредактировал или записал конкретные части или строки. Но поэтов два вида, хотя они делятся не жестко. Первый вид – те, от кого текст отделим. Бродский сознательно усиливал эту отчужденность, читая все свои произведения с одинаковой интонацией, монотонным бубнежом. Второй вид – поэты, у которых, наоборот, произведения невозможно в полном виде воспринять без авторов, они привязаны к личности и к исполнению. Например, это отчасти Маяковский и вся буйная бригада футуристов, И. Северянин и другие.Ника, конечно, стопроцентно относится к этому второму полюсу. Адекватно воспринять ее стихи можно только в ее собственном исполнении, с ее взрывными эмоциями, вместе с постоянным фоновым пониманием ее возраста и всего прочего, что относится к ней самой. Так вот: в момент такого произнесения стихотворение в любом случае становится “ее собственным”. Я бы даже сказал, что главными произведениями Н. Турбиной являются стихотворения в момент произнесения ею самой.
А сами буквы, оставшиеся на бумаге – уже неизбежно урезанный продукт. И если рассматривать произведение в таком виде – вместе с ее личным исполнением – вопрос об авторстве просто неприменим.
Я возразил Ханову: «Если главными произведениями Н. Турбиной (цитирую Вас) “являются стихотворения в момент произнесения ею самой”, то справедливо ли это утверждение применительно к читаемым Никой стихам, которые она не писала сама? Думаю, что Ника с ее артистическим даром, неуравновешенной психикой, принимаемыми перед выступлениями психотропными средствами и мои стихи прочитала бы так, что все поверили, будто их читает автор».
Ответ Ханова: