Тайны Звенящих холмов

– Так вот, Рагдай призвал волхов и сказал, что сеча была под оком богов и боги участвовали в ней. Хотя это было и так ясно, клянусь Матерью-Рысью. Иначе откуда на нас свалились швабы. И почему потом два дня горело небо и отчего высохло Волотово болото. Нет, конечно, боги только и могли повалить весь лес от Просуни до Спирка и стереть Медведь-гору. – Прашник покосился в сторону воротной башни, откуда вышло несколько варягов, сопровождающих воз, направлявшийся к реке, вниз по склону, к тому месту, где варяжская ладья грузилась перед отплытием. – Рагдай сказал, что все павшие должны быть похоронены по древнему обычаю, в кургане. И волхи согласились с ним.

Стреблян Просуни, Дорогобужа, Буйце, Меженца, Старослава, Изяславья, бурундеев с их вирником Швибой, челядинов и воев Стовова положили всех вместе, но каждого со своими родовыми стягами, внутри редкого и невысокого тына в виде ладьи. Туда положили и боевых коней, и все оружие, и ещё много оружия, добытого в сече. Положили еды и питья, сколько могли, украсили их, чтоб предстали они перед богами достойно. Бабы пели, плакали, плели венки и косы из увядших цветов, и многие из них по своему желанию ушли за мужчинами. И многие рабы ушли за ними. Говорят, что, когда занялся огонь, глаза Перуна в Дорогобуже сделались мокрыми, а кровь приношений у его ног запеклась. Костёр горел две ночи, и я сам видел, как иногда вставали воины из огня, поднимая оружие, будто крича нам что-то. А все пели. И Претич, и Оря, и Стовов со своим варягом были там. И там Претич с Орей клялись в вечном мире, порешив, что Оря сядет в Дорогобуже, а Претич с братьями поставит град на Стоходе у Лисьего брода. Стовову было решено отдать богатую виру и идти с ним следующим берзозолем на Полтеск, против Ятвяги, а Стовов сказал, что, имея такой союз и если стребляне замирят его с Водополком Тёмным, то он после погрома Ятвяги сможет идти на Царьград. Он отпустил бурундеина Кудина и Мечека, пришедшего с всадниками, с этим словом и богатыми дарами Водополку, обещая не позднее просинца выступить против дедичей. Не знаю, правда это или нет. Стовов хитрый. Теперь его Часлав останется княжить в Стовграде. – Стреблянин ткнул пальцем себе за спину, туда, где за частоколом визжал поросенок, тявкали собаки и тюкали топоры. – Город обстраивают. Все на нашей землице и у нашей реки. От него любого зла ждать можно, особенно когда бурундеи ушли к себе в Игочев. Я помню, когда ещё старейшиной был волх Отчич, Стовов пришёл к Каменной Ладоге со своими черемисами и осадил её. Потом обещал мир тамошнему старейшине и дары. А когда тот, поверив, отрыл проход, то порезал и полонил всех воев. А волха закопал живьём.

– Да нет, Прашник. Гляди, он отпускает своих варягов, – озадаченно сказал Хилок, указывая на ладью, просевшую под тяжестью добычи; варяги заметно торопились, недовольно стряхивая снег с бород, озадаченно трогая ладонями воду. – Они не останутся зимовать у нас. Они уйдут в Лапландию.

– Все они инородцы, все себе на уме. Своих-то они в общем костре не погребли. Отправили на горящих плотах вниз по Вожне, вслед за исклёванными вороньём швабами. – Прашник презрительно повёл плечами. – Люди не рыбы. Их прах должен покоиться в земле, а не в воде.

– Вчера один из них выведывал, не знаю ли я, где двое варягов, что пришли с Рагдаем. Я слышал, эти двое украли у конунга золото. – Мечтательно закатив глаза, Хилок почесал подбородок, засеянный только только начавшей расти бородой. – У них, наверное, много золота. Можно было б выкупить любую невесту хоть в Просуни, хоть в Изяславье породниться со старейшинами. А то и собрать свою дружину. Клянусь Матерью-Рысью, если Оря не уменьшит мне закуп для свободы, сбегу в Лапландию, к варягам.

– Не нужно было коня у Столпника красть. Вот и не было б закупа. А теперь вот плати виру. Десятую от гривны. Всё по правде. Тебе ещё сколько?

– Ещё год отрабатывать. Жалко, к сече не поспел. Продал бы какой-нибудь меч и отдал виру, – вздохнул Хилок и поднялся. – Ну что, пойдём? Гаша, наверное, заждалась уж. Да и окрошка простыла.

Стребляне побрели к воротной башне, щурясь на припекающее солнце, предобеденно урча животами и оглядываясь на берег и ладью, где среди варягов возникла странная суматоха.

– Воры. Все они воры, клянусь Матерью-Рысью, – сказал Прашник, пройдя меж распахнутых воротин и шарахаясь в сторону, уступая дорогу трём дружинникам Стовова, проскакавшим так, будто двоих стреблян не существовало вовсе.

Стовград был полон людом, дымил многочисленными кострами, перекликался, пел, отсыпался в шалашах, стелил еловые крыши над свежими срубами.

Стребляне и черемисы хоть и сидели подчас спина к спине у костровищ, но держались подчёркнуто раздельно.

Когда Хилок и Прашник, окликнутые кем-то из родни, остановились у одного из шалашей, из гостевой избы появился Рагдай в сопровождении Искусеви и Крепа. За ним вышел сыто икающий Семик и Ацур.

Семик довольно оглядел двор, заложив руки за голову, сладко потянулся: