Тайные пороки

— Я думаю, вы близки к истине, Ольга Леонардовна, — Самсон чувствовал, как его щеки покрывает горячечный румянец непрошеного творческого возбуждения. — В апартаментах мадемуазель Толмазовой я видел красные бантики, просто какая-то россыпь социалистических символов. Представляете, даже по карнизу ее окна ходили мышки в красных бантиках.

— Отлично! Превосходно! — Госпожа Май хлопнула в ладоши. — Как вы замечательно придумали! Гениальная деталь! Тайная социалистка сидит в одиночестве, ловит мышек и повязывает им красные бантики. Обязательно вставьте эту деталь в вашу статью. Нет, лучше с нее начните, так зловещей и непонятней получается. Поняли?

— Да, — откликнулся Самсон, решив про цветные юбочки мышиные пока не говорить.

Ольга выгнулась спиной назад и вбок, отчего пола кацавеечки откинулась и обтекаемая тонкой розовой тканью грудь бесстыдно явила свое совершенство, и дернула за бархатный шнур.

Выпрямившись, потерла согнутым пальцем правой руки лоб и сказала:

— Так, что еще?

В гостиную влетел Данила.

— Чего изволите, барынька моя золотая?

— Фалалей явился?

— Никак нет, еще не было.

— Вот мерзавец, — не сдержалась госпожа Май, — выпороть его мало. Велено же, довести вместе с Самсоном дело до конца.

— Скоро явится, — Данила подмигнул стажеру, — а пока пришел только дон Мигель Элегантес. Не изволите ли с ним побеседовать?

Ольга поморщилась.

— Некогда мне о Генрихе Восьмом разговаривать. Неужели уже состряпал свою статейку?

— Да у него, скорее всего, давно валялась заготовка. Сейчас диктует и мысленно благословляет вашу доброту душевную.

— Ладно, сейчас отправим Самсона Васильевича в помощь Але, пусть он тексты объявлений подредактирует. Аля научит, как покрасивее подать. А появится Фалалей, отправляй обоих туда, куда я велела. К Тоцкому. Пусть за ним последят.

— Будет исполнено, драгоценная моя госпожа. — Данила дернул за рукав стажера и попятился к дверям.

— Я поеду по делам, — сказала, вставая, Ольга. — Буду к четырем.

Самсон поплелся по редакционному коридору в сотрудницкую. Данила усадил его рядом с недовольной Алей, та дала ему пачку исписанных листков и указала на соседний стол.

— Из этой серой массы надо извлечь перлы, — пояснила она и занялась своими делами.

Самсон тупо смотрел на листки. На одном было накарябано: «Артель упаковщиков рыбы», на другом — более строгим почерком написано «Амбар московской мануфактуры».

Самсон принял задумчивый вид, но мысль его блуждала далеко: он поторапливал время. Ему хотелось, чтобы быстрее примчался Фалалей, а уж вместе с ним можно отсюда улизнуть и договориться: сбегать сначала к Лернеру, а затем уж — к проклятому Тоцкому.

Из закутка доносился скучный голос Сыромясова, то и дело склоняющий на все лады слово «горностай». Шуршал счетами и квитанциями в своем углу рыбоглазый Треклесов. Иногда он подходил к телефону, куда-то звонил и что-то записывал в блокнот.

Время тянулось медленно, Самсон томился бесплодным ожиданием. Он даже не стал читать газеты, подсунутые ему Данилой.

Наконец в коридоре послышались быстрые шаги. Самсон вскочил, но на пороге сотрудницкой появился не фельетонист, а театральный обозреватель.

— Где Майша? — выкрикнул он с порога. — Небось уже скрылась в неизвестном направлении, интриганка?

Антон Треклесов встал и замахал на Синеокова руками.»

— Я хочу видеть эту злодейку! — требовал Синеоков. — Эту убийцу моей театральной репутации! Когда, когда она явится?

Из закутка, покачивая внушительным брюхом, обтянутым шелковым жилетом, высунулся Сыромясов:

— Модест Терентьич! От вашего крика звон в ушах стоит, вы мешаете работать!

Синеоков отшатнулся, побледнел и бросился на обозревателя мод.

— Я убью тебя, гад, убью! Ты в сговоре с Майшей, признайся! Сколько она тебе заплатила, чтобы ты убил талант в расцвете сил?

Дон Мигель безуспешно пытался оторвать от своего распахнутого пиджака скрюченные пальцы театрального обозревателя.

Треклесов, Самсон и Данила ринулись оттаскивать буяна от несчастного обозревателя мод.

— Ты что здесь делаешь? Уже строчишь свою пакость несусветную? — вопил Синеоков, исхитряясь пинать Сыромясова по ногам. — Я тебя изуродую! Мать родная тебя не узнает!

— Модест Терентьич! Модест Терентьич, — монотонно взывал к хулигану Треклесов, — погодите драться. Объясните ваши действия.

— Я убью его, убью! — не останавливался Синеоков. — С первого же гонорара куплю револьвер и застрелю. Давно надо было оружием обзавестись! Да не знал, что такую гниду на своем пути встречу!

— Мы сами убьем Сыромясова, если он тебя обидел, Модестушка, — Данила поднырнул в щель между сцепившимися и повис на руках Синеокова.

Обессилевший буян разжал пальцы, и Треклесов с Самсоном оттащили его к креслу и удерживали там, пока Данила заталкивал Сыромясова в Асин закуток. Аля, скорчив презрительную мину, налила в стакан воды и смело подошла к Синеокову. Театральный обозреватель поднял глаза на девушку и с неожиданной страстью схватил ее за свободную руку.

— Алевтина! Алечка! Только вы, незаурядная женщина, способны меня понять! Способны понять разразившуюся трагедию!