Тайные знаки древней Руси

Был период, когда я имел возможность вволю насмотреться на такого рода публику. В 70-е годы XX века я являлся ученым секретарем группы философских проблем физики Московского общества испытателей природы. И туда приходили различного рода «ниспровергатели физики», которым было отказано в академических учреждениях соответствующего профиля. Но тогда они почему-то надеялись найти сочувствие у философов. Между тем, у философских проблем физики была своя проблематика – природа материи, пространства, времени, движения, причинных связей, необходимости и случайности и т. д. Частными естественно-научными теориями эта дисциплина не занималась. Но, выслушивая людей, обиженных академической наукой, я часто ловил себя на том, что они, разрабатывая какой-то один аспект физической теории, причем подчас весьма компетентно, совершенно упускали из виду другой, из-за которого вся их теория не могла работать. Ученые, уловив такую слабину и не желая тратить собственное время на дальнейший контакт с подобным исследователем, просто отказывали ему в дальнейшей беседе, и он уходил с большой обидой. Так что наша группа являлась средством социальной реабилитации, где остальные потерпевшие с интересом выслушивали очередного докладчика, ценили его новизну и делали ободряющие высказывания. Человек уходил в хорошем расположении духа. Разумеется, чем-то большим мы ему помочь были не в состоянии.

Единственным реальным выходом из данной ситуации был бы дальнейший профессиональный рост данного исследователя – написание им статей и заметок, подготовка монографии и со временем – защита кандидатской, а затем и докторской диссертации. Человек, обладающий докторской степенью в определенной науке, а тем более профессор, безусловно, специалист. Называть его дилетантом было бы неоправданно, поскольку, прежде чем достичь указанных высот, он должен был бы многократно доказывать свою правоту коллегам, редакторам, рецензентам, оппонентам, ученому совету, организаторам конференции и т. д.

Невольно возникает вопрос: может ли быть дилетантом человек, занимающий высокий пост в науке? Казалось бы, по определению, не может. Тем не менее, если коллеги его обвиняют именно в дилетантизме, следовательно, каких-то сторон своей профессии он не знает. Но именно это и составляет интригу данной работы. Я понимаю, что имеются новички; так что эта проблема вроде бы не заслуживает пристального внимания. Однако имеются целые направления, которые преследуют иные цели; возникает вопрос, насколько к ним применим вопрос компетентности или некомпетентности, знания или незнания, профессионального умения или неумения?

Другой вопрос: являются ли слова «дилетант», «любитель», «энтузиаст» обидными для человека, положившего много трудов и времени на исследование вопроса и продвинувшегося в нем? Может быть, тут лучше применять другие слова.

Наконец, приходится встречать обвинения в дилетантизме даже академиков. Как это понимать? Казалось бы, принятие их научным сообществом надежно ограждает их от таких обвинений. Тем не менее, поскольку они все-таки существуют, следует понять их природу.

Таким образом, меня очень интересуют именно проблемы методологии науки: кого считать дилетантом, а кого профессионалом? Кто невежда, а кто знаток?

Эпиграфика и этимология на уровне популизма

Понятие языка является весьма абстрактным, поскольку включает в себя весь его лексический фонд, всю его грамматику, в том числе и словообразование, и всю фонетику, включая диалектные и устаревшие формы. Это – некоторый конструкт, носителем которого является определенный этнос. Без этой абстракции невозможно существование языкознания. Сопоставить данный базовый конструкт можно разве что с понятием числа в арифметике или понятием геометрической формы в геометрии. Однако, подобно понятию цифры в арифметике или тела в геометрии, в языкознании существует понятие речи, некоторого реального языкового фрагмента, представленного устным или письменным высказыванием. Любой речевой акт одного лица способен вызвать у другого лица, говорящего на том же языке, понимание, то есть совокупность нового знания, чувства или новой поведенческой установки.

Чужая речь. Речь на чужом языке, если этот язык неизвестен, неспособна вызвать понимание, не передает нового знания, нового чувства или новой поведенческой установки у воспринимающего ее лица. Нельзя сказать, что она непонятна вовсе; прежде всего, может быть до некоторой степени понят ее чувственно-волевой компонент: энергична она или вяла, спокойна или взволнованна, обладает преимущественно большим числом гласных или согласных звуков. Иными словами, она понимается на акустическом уровне, но не на уровне семантики.