Тайный дневник Натальи Гончаровой

Разумеется, царь так или иначе принимал участие в махинациях против Пушкина. Пусть он не вдавался в подробности, тем не менее невозможно, чтобы он был не в курсе общего замысла. Однако он терял величайшего поэта своей империи. Отныне Николаю Первому предстояло одиночество и духовный целибат. Он вынужден был попрощаться с единственным умным, блистательным и свободным человеком, который осмеливался противоречить ему и спорить, несмотря на статус императора. Конец его уникального и исключительного собеседника напоминал легенду о двух самых знаменитых раввинах античности, Шаммайе и Гиллеле; эти два гениальных талмудиста царили в древнееврейской мысли своего времени; неотделимые друг от друга, они постоянно перекликались в своих толкованиях библейских текстов; ни один не превосходил другого; они рассуждали, спорили, «грызлись» до бесконечности по поводу смысла какого-либо текста, фразы, слова или даже буквы… Когда один из них умер, второй зачах, так никогда и не оправившись от потери, – его двойник покинул его.

Что касается царя, то ему пришлось всю оставшуюся жизнь беседовать лишь с жалкими льстецами. Когда Пушкин умирал, император послал ему записку: «О жене и детях не беспокойся, я беру их на свое попечение». И действительно, он скрупулезно выполнил взятые на себя обязательства; сыновья Пушкина позже были приняты в Пажеский корпус.

Император назначил Наталье весьма достойный пансион. Она была польщена и признательна за то, что он проявил такую участливость в поразившем ее трауре. Царь, верный данному обещанию, серьезно позаботился о вдове поэта: он предоставил ей обширную прекрасную квартиру в непосредственной близости от дворца… Его визиты становились все более частыми.

Пятого февраля, ровно через пять дней после кончины поэта, царь сбросил маску и цинично написал своей сестре: «Je n’ai rien de fort curieux à te dire d’ici. L’événement du jour est la mort tragique du trop fameux Pouchkin, tué en duel par quelqu’un qui a eu le tort au nombre de beaucoup d’autres de trouver la femme de Pouchkin fort belle sans qu’elle aye été le moins du monde coupable. Pouchkine n’a pas été de cet avis et a insulté son adversaire d’une manière tellement indigne qu’aucune autre issue à l’affaire n’était possible[109]».

Император принижал смерть Пушкина, отказывая ей в статусе события. Он словно оправдывал смерть и неотвратимость конца поэта неизбежностью судьбы. Хоть император формально запретил дуэли, он сознательно встал на сторону Жоржа Дантеса и считал нормальным такой финал жизни поэта. Царь саркастично заключал: «Au moins, il est mort en chrétien[110]».

Царь приветствовал замужество Пушкиной; он всегда проявлял особую чувствительность к ее непреодолимым чарам… В день ее венчания она получила в подарок изумительный браслет, усыпанный великолепными бриллиантами. Разве царь не носил под рубашкой тщательно спрятанный надетый на шею медальон – с портретом Натальи! Из-за того, что он множил войны, этот «жандарм Европы» проиграл в своем последнем противостоянии с Францией и Великобританией во время Крымской войны. Он умер перед капитуляцией.

Наталья, заплаканная, истерзанная, обессиленная, мало-помалу приходила в себя. Жорж Дантес и Идалия Полетика превратились в генеральных прокуроров.

Жорж упрекал ее в том, что она манипулировала им, натравливая на Пушкина. Идалия Полетика преследовала ее своей ненавистью даже после кончины Александра. Наталью представляли демоническим созданием, которое оказывало влияние одновременно на царя и на Дантеса, потом на Нессельроде и Бенкендорфа ради удовлетворения личных интересов.

Она всего лишь дважды посетила могилу супруга: первый раз в 1841 году, через четыре года после его смерти; второй и последний раз в 1842-м, по случаю возведения обелиска в честь памяти поэта.

Любила ли она в действительности Пушкина? Он сам задавался этим вопросом. И словно эхом ему вторит Ленский:

…но ты
Придешь ли, дева красоты,
Слезу пролить над ранней урной
И думать: он меня любил,
Он мне единой посвятил
Рассвет печальный жизни бурной…

Наталья, конечно же, мечтала лишь о простом спокойном счастье, как то, каким наслаждается кошка, удовлетворенно мурлыкающая у камелька… Без сомнения, она с облегчением вышла бы замуж за мужчину простого и спокойного, что и сделала в 1844 году.