Тайный код гения

Его профессия — врач, и он успел потрудиться на этом поприще. Сначала в военных госпиталях с начала войны, затем работал уездным врачом в селе Никольское под Смоленском, следующий пункт назначения — город Вязьма. В это время стал писать первые рассказы, на докторской службе успел пристраститься к морфию, с трудом вылечился, но, по некоторым данным, наркотик временами еще пользует. В период революции демобилизовался и уехал в Киев, где продолжал свою врачебную деятельность. С целью быстрого обогащения стал врачом-гинекологом и открыл частный прием на дому. Практика была поставлена хорошо, и клиенты шли исправно. Литературные опусы во времена работы и жития в Киеве забросил. С писателями и художниками специально не сходился, если только по случаю. Иногда, по слухам, его видели в популярном кабачке „ХЛАМ“, куда ходили тогдашние деятели культуры.

Во время очередного наступления белой гвардии ушел вместе с ними. Оказался во Владикавказе. Там означенный объект пробыл до весны 1921 года, потом уехал в Тифлис и дальше в Батум, где пытался эмигрировать, но безуспешно. По тайным донесениям, его не отпустили, и он был вынужден уехать в Москву. Перед этим он побывал в Киеве у матери. В Москве в начальный период жил, бедствуя, без жилья и стабильных заработков.

Первой серьезной работой была газета „Гудок“ — издание профсоюза железнодорожников. С тех пор дела медленно пошли в гору. Помимо фельетонов — весьма недурственного характера, была написана скандальная книга „Белая гвардия“ после переделанная в пьесу „Дни Турбиных“. Пьеса очень понравилась Самому, который смотрел ее несколько раз и дал высокую оценку. В 1925 году МАБ женился повторно. На некой Любови Белозерской-Белосельской — даме артистического склада, темпераментной и насмешливой. По некоторым данным, с обеих сторон шли измены…»

Буллит отложил донесения и задумался. Надо познакомиться с этим писателем поближе и лично.

Москва. Наши дни

Вадим Колосов стоял на кладбище и смотрел на могилы отца и матери. Неотступно грызло чувство вины в том, что он был далеко не самым лучшим сыном. Смерть оглушила его и притупила чувство боли. Так бывает под легким наркозом, когда ты вроде в сознании, но ничего не чувствуешь и смотришь на все взглядом постороннего наблюдателя.

После похорон он пришел в родительскую квартиру и ощутил пустоту. Казалось, они вышли ненадолго в магазин и скоро вернутся. Кошка Муся, бессовестное зажравшееся создание, встретила его жалобным мяуканьем и терлась об ноги, преданно заглядывая в глаза.

— Так. Так, сейчас я тебя покормлю. — сказал он и полез в холодильник.

Накормил кошку и вдруг воскресли воспоминания — мамина пища; готовка, еще она делала прекрасные пирожки, не те, которые он иногда покупал в пекарнях, с резиновой начинкой, клеклым тестом. Нет, мамино тесто пахло так аппетитно. Начинки всегда было много, и он мог за один присест умять целую горку пирожков. Мама смеялась и говорила, что уж в следующий раз она напечет больше.

Он вдруг понял, что немного стыдился своих родителей, оставшихся как бы не у дел. Простыми пенсионерами, со своими хлопотами и суетой. Его родители не были бизнесменами, успешными людьми, обладающими статусом, влиянием или интересной родословной. Как, например, у его друга Миши Кротова, у которого в родословной раскопали целое фамильное древо, больше напоминающее рога оленя в период брачных игр.

Миша к месту и не к месту хвастался своими предками, которые воевали чуть ли не со шведами в Ливонской войне, а ему приходилось скромно помалкивать, не зная, что сказать на эти пышные тирады…

Когда его спрашивали о родителях, он обычно что-то бурчал в ответ и переводил тему.

Теперь же его постепенно охватывал мучительный стыд. Этот стыд подстерегал его чуть ли не в каждой вещи: в оторванной дверной ручке, которую отцу, видимо, было трудно сделать, в отклеившихся обоях, старых очках, перевязанных скотчем. Вероятно, отец не имел возможности приобрести новые очки, а к нему обратиться постеснялся. Хотя он с радостью отдал бы требуемую сумму, ни о чем не спрашивая.

Господи! Да что же это такое.

Только теперь он посмотрел на эту квартиру, скромную, запущенную, требующую ремонта, о котором его тоже никто не просил. Но когда он наткнулся на мамину тетрадь, где аккуратным почерком были выведены цифры: сколько она потратила денег на магазин и лекарства, а напротив стояла сумма в пять тысяч и написано — «долг соседке», он не выдержал и разрыдался.

После слез он забылся тяжелым сном на диване, где-то в середине сна он заворочался, смутно возникло видение, что его укрывают стареньким клетчатым пледом. Он открыл глаза: нет, пледа не было. Он лежал на диване в пустой и безжизненной квартире, и здесь мысль о смерти родителей возникла снова.

Он подошел к окну: двор, зеленые деревья, низкое серое небо. Кажется, собирается, дождь.