Тайный код гения

Какая у них была прекрасная квартира на Соколе в хорошем доме, но, когда встал вопрос об его обучении, они продали шикарную трехкомнатную квартиру и переехали сюда, в скромную двушку, чтобы он получил самое лучшее первоклассное образование экономиста. И даже денег хватило на стажировку в Англии в течение полугода.

А он? Чем он оплатил родителям?

Мутная тяжесть поднялась в душе, и стало невыносимо гадко. Хотелось напиться, но он знал: спиртное родители в доме не держали. Отцу с его больным сердцем пить было нельзя.

Ах, черт! Сукин он сын, просто сказать, тварь последняя. Родители жили ради него. А он, все в своих делах, заезжал редко. Снимал квартиру в престижном доме, весь был в работе, а когда выпадала пауза, предавался личной жизни. Без романтики: легко сходился, легко расходился. Ему было так комфортно: жить без лишних обязательств. И он проглядел, прошляпил родителей.

Если бы он повез их на дачу и остался бы там, ничего бы этого не случилось… Не влез бы ночью какой-то оголтелый бандит и не убил бы родителей из-за нехитрого скарба и небольших денег. Что он искал? Зачем полез к ним?

Сидеть вот так и предаваться ужасным мыслям было невыносимо. Он вспомнил про запись в тетради: «пять тысяч долга соседке». Надо отдать немедленно. Заодно расспросить о последних днях.

Кошка спрыгнула с подоконника на пол.

— А ты оставайся здесь. Я скоро вернусь.

Соседнюю дверь долго не открывали, и он уже собирался уйти, как раздались тяжелые шаги, потом шуршанье, и, наконец, дверь открылась. Перед ним стояло создание женского пола лет двадцати с небольшим — рыжая девица с дредами и с серьгой в носу. Создание смотрело на него молча, а потом также молча захлопнуло дверь у него прямо перед носом. Этот звук вывел его из столбняка.

— Эй! — и он забарабанил снова. — Вы давали в долг вашим соседям Ирине Сергеевне и Алексею Александровичу?

Дверь открылась снова.

— Ну, — голос девушки был хриплым, зеленые глаза смотрели с вызовом.

— Я пришел отдать вам долг.

— А вы кто? А… — она наморщила лоб. — Вы, видимо, тот самый славный сыночек Вадим, о котором мне говорила Ирина.

— Он самый.

— Вы родителей решили раньше времени списать в утиль? В последнее время практически не появлялись у них.

— Я, мне стыдно, — сказал он, тяжело дыша.

— Раньше было надо думать.

Он неожиданно рассердился.

— Мне и так тяжело, а вы тут читаете нотации.

Девушка молчала. Он достал из кармана деньги.

— Вот возьмите. И спасибо, что выручили, хотя почему они не обратились ко мне, ума не приложу. Я бы приехал в любое время и дал деньги. Без проблем.

— Так уж и в любое. Небось, вечная занятость… А родители сами по себе: колупаются, как хотят.

— Простите, мне и так, — он сложил руки, и деньги разлетелись по полу.

Они нагнулись одновременно, стукнувшись лбами. От девушки шел горьковато-тревожный запах. Это были странные духи. Уж в женских духах он разбирался.

— Вот, — в его руке было пять бумажек.

Девушка забрала их и кивнула.

Нужно было развернуться. Поблагодарить еще раз и уйти. Но вместо этого он почему — то сказал:

— Можно зайти? Я хотел спросить вас о них. Вы же общались в последнее время.

— Проходи! — Девушка посторонилась. — Но не на кухню, а прямо в комнату. На кухне — бардак.

Комната странной девушки выглядела совершенно не подобающе для ее облика. Большую часть пространства занимали книжные полки: подойдя ближе, Вадим разглядел Юнга, Арендт, Тойнби, еще с десяток классиков философии, психологии и социологии. Дальше шли книги на французском, немецком и английском языках.

Он с трудом отвел глаза от полок и перевел их на девушку, но она стояла у окна и смотрела вниз.

У стены находился черный диван с серым пледом. Шторы на окнах были черными. Стены — темно-серыми, время шло уже к вечеру, и от этого комната выглядела несколько зловещей… Девушка тоже была в черном… легинсы и свободная футболка почти до колен.

— Чай предлагать не буду. Кофе есть перуанский.

— А водка? — произнес он чуть ли не с мольбой…

Она строго посмотрела на него.

— Есть. Могу предложить еще виски и ром.

— Набор пирата? — попробовал он пошутить.

Но его новая знакомая только подняла вверх одну бровь и ничего не ответила…

Через пятнадцать минут они сидели на полу, прислонившись к дивану, на низком столике стояло три бутылки, стаканы и пепельница. Ему хотелось плакать и одновременно ругаться. Но он себя сдерживал. Сколько выпил — не помнил. В голове шумело. Он пробовал курить, но сигареты то ломались, то зажигалка барахлила. Он попросту был уже пьян, и руки дрожали. Незнакомка же взяла сигарету и красиво закурила, пуская колечки дыма в воздух.

— Как в-вас зовут! Мы даже не познакомились.

— Арина.

— Родионовна…

— Филипповна, — без тени улыбки сказала она.

— Да. Простите, я все не могу смириться, что… Я был для них светом в окошке, они едва на меня не молились, а я… Скотина, просто скотина.

— Не будьте столь самокритичны. — Дым вился красивыми колечками, и он, как завороженный, смотрел на него.

В темноте эти белые кольца казались чем-то инфернальным, словно видение из другого мира.