Тайный коридор

Все, что она сказала, было правдой. Но сейчас Алексей этого удара не ждал. Он пришел сюда, к Наташе, не осмеливаясь разобраться, что же означала для него гибель Платоныча, как ему жить дальше в том мире, что существует помимо отношений с женой, как вдруг и с этой стороны разверзлась пропасть.

Он выскочил из комнаты. «Все напрасно, жизнь была ошибкой», – стучало в мозгу. Звонарев спустился вниз, пошел куда глаза глядят. С моря ползли тяжелые низкие тучи, порывами налетал ветер. Где-то в кафе оглушительно орала музыка: «Ты должна рядом быть, ты должна все простить!..» Это назойливое «должна» звучало странновато здесь, на юге, где в бескровной, но вязкой борьбе за доллары отдыхающих никто никому не был должен и ничего не собирался прощать. Так, пусть в ублюдочной, эстрадной форме, врывался в аморфную, биологическую курортную жизнь русский категорический императив. Алексей вышел на набережную, свернул на Пушкинскую улицу. В историко-литературном музее по-прежнему, как и пятнадцать лет назад, гостевала выставка орудий пыток. Об этом говорила не только афиша у входа, но и выставленное прямо на улицу «Кресло Моисея». В кресле сидел манекен в сером балахоне, с надвинутым на лицо капюшоном. Налетел ветер, вырвав из рук уличного предсказателя судьбы листочки с какими-то таинственными знаками. Звонарев вздрогнул: ему показалось, что фигура в кресле пошевелилась.

Остро захотелось чего-нибудь выпить. Алексей направился к ближайшей кафешке под тентом. У входа сидел на асфальте бородатый старик, напоминающий прислоненный к стене мешок с тряпьем. Перед стариком стояла, склонив набок голову и высунув язык, черная дворняжка. Он же говорил ей чрезвычайно серьезно:

– Если будет звонить Полина, скажи ей, что я занят.

Когда Звонарев проходил мимо, алкаш поднял голову и сказал:

– Дайте сигареточку, господин писатель.

– Что? – растерянно обернулся Алексей. – Откуда вы… – Он не договорил, узнав старика. Это был вовсе не старик, а состарившийся до времени, изрезанный морщинами, плешивый, грязный, исхудавший до торчащих мослов Пепеляев.

Альберт Иванович насмешливо смотрел на него красными – такими же, как у дворняжки – глазами.

– Что с вами? – пробормотал в изумлении Звонарев. – Почему вы… здесь?

– А где же мне быть?

– Ну, не знаю… Вы же ученый!

Пепеляев засмеялся, закашлялся.

– Эка невидаль! Ученый! Кому теперь нужны ученые? Так вы дадите мне сигаретку?

Алексей полез в карман за пачкой, но не рискнул отдать ее в грязные, воняющие мочой пальцы Пепеляева, а сам достал ему сигарету, чиркнул зажигалкой.

– Вот, – сказал Альберт Иванович, с наслаждением затянувшись. – Теперь порядок. А вы, значит, снова в наши пенаты? Ну-ну.

– Что – ну-ну?

– А ничего. Вы приехали, а здесь нет ничего. Вообще ничего. И вас, может быть, тоже нет. Я даже не знаю, существуете ли вы на самом деле или только появились в моем воображении.

– Вот оно что… Вы пробовали лечиться? – с жалостью спросил Звонарев. – Так же нельзя… Сейчас и в России ученые живут плохо, но не все же спиваются… Губить себя – не выход. У вас была такая интересная тема про готов…

– А что готы? – ощерился Пепеляев, обнажив гнилые, страшные корешки зубов. – Готы тоже были не промах выпить! Одно из пяти расхожих выражений крымских готов, записанных Бусбеком, звучало так: «Килемшкоп!» – «Выпей чарочку!» Это как в «Собачьем сердце»: «Еще парочку!» – Он оглушительно захохотал, чрезвычайно довольный своей импровизацией. – А может, они исчезли, оттого что спились? Познакомились со славянами и спились. То, что русскому здорово, немцу смерть. Кстати, а почему вы думаете, что я пьяница? Пьяницей я был в прошлой жизни.

Он засучил рукав то ли спецовки, то ли замызганной до крайней степени парусиновой рубахи. Его рука от локтевого сгиба до запястья превратилась в один ужасный багровый рубец со струпьями.

– Водочка-то мне давно уже не помогает. Только оттягивает. Мне бы морфинчику или омнапончику. Но никто уже не дает в долг! – вдруг заорал он. – Раньше всем я был нужен – «конторе», диссидентам, Службе безпеки… А теперь вышвырнули отовсюду Пепеляева. Иди куда хочешь! А я хочу уйти в свой коридор! У меня ломка завтра начнется! А вы мне тут про готов говорите! Остались бы там с этими готами, если они вам так нравятся!

– Что?.. – прошептал Алексей. – Что вы имеете в виду? Где – там? В подземелье? Так это все было?! Было?.. – он схватил Пепеляева за шиворот. – Отвечай, долбаный спекулянт!

Альберт Иванович повис в его руке, как на вешалке, и неуловимым движением ящерицы выскочил из рубахи. Он растянулся на асфальте, заливаясь каркающим смехом, голый по пояс, со сползающими трикотажными портками.

– Где? – гоготал он. – В Караганде! О, как мне надоели эти взыскующие Града! Заплутал, деточка, в коридорчике! Ну, бей, бей меня, ничтожный профан!

На них уже стали оглядываться. Звонарев стоял над Пепеляевым в нелепой позе, с его рубахой в руке.