Тайный шифр художника

Он развернулся и вышел. Маргарита поспешила за ним, но прежде пулей метнулась к рисунку и схватила его. Она считала, что все его работы должны принадлежать только ей – как и он сам.

Андрея она нашла на улице, в маленьком сквере у дома. Бледный Зеленцов стоял, прислонившись к дереву, из носа у него шла кровь, которую он вытирал рукавом, бормоча:

– Я не должен был этого делать…

– Почему? – не поняла Маргарита. – Ведь сейчас ты, на глазах у всех, за несколько минут создал шедевр!

И тогда Андрей признался, что с недавних пор заметил за собой нечто странное. Каждый рисунок, выполненный в «технике Бланка», влияет на него каким-то странным образом. С одной стороны, отнимает силы, заставляет чувствовать слабость и головокружение, а с другой – словно открывает если не дверь, то «глазок» в неведомое, позволяя частично предвидеть судьбу того, кого изображаешь.

Маргариту это признание сильно удивило – отец никогда не говорил ни о чем подобном. Тогда, в скверике на Арбате, она еще не отнеслась всерьез к этому признанию, решив, что Андрей фантазирует, преувеличивает, накручивает себя – что взять с творческой экзальтированной натуры? Она только спросила:

– И что же за судьба ждет эту девочку, как ее, Леночка, кажется?

– Она будет любима и счастлива, – глухо ответил Андрей. Но эти слова были произнесены с такой горечью, что у Маргариты пробежал по спине холодок…

Надежды подружить Андрея с «перспективной» тусовкой (чтобы использовать ее в качестве своеобразного трамплина к признанию) рухнули. Более того, он вообще перестал соглашаться на попытки Маргариты «вытащить» его хоть куда-нибудь. Вот как в таком случае прикажете добиваться всемирного признания?

Она впала в некое подобие отчаяния, довольно быстро переросшее в ярость. Как эти мелкие людишки, эти бездарные мазилки, как они посмели отвернуться от Зеленцова? От ее Андрея, великого художника? Они должны быть наказаны. Уничтожены…

Если верить дневнику, Маргарита «задействовала нужные связи», в результате чего случился судьбоносный визит Никиты Сергеевича на выставку авангардистов, за которым последовал фактический разгром «Новой реальности».

Было ли это правдой? Строго говоря, могло быть – крошечный камешек может спровоцировать лавину, а слово, сказанное в нужное время и в нужном месте, вполне может сыграть роль такого камешка. Но как по мне, так посещение главой СССР юбилейной выставки было мероприятием вполне протокольным, а его бешенство возле картин «Новой реальности» легко объясняется чисто личными особенностями Никиты Сергеевича.

Однако, как бы там ни было, сама Маргарита считала, что белютинцев уничтожила именно она. Мне показалось, что именно эта, не такая уж, в сущности, значимая ситуация стала своего рода водоразделом, выделив основное стремление Маргариты – «все должно происходить так, как я хочу». Ведь и желания самого Зеленцова ее не интересовали: он должен получить мировое признание, а я сделаю все, чтобы так и случилось. Она ни разу не спросила себя: а хочет ли сам Андрей этого самого признания? И еще, подумалось мне, а влюбилась бы Маргарита так страстно и безрассудно, не будь Зеленцов гениальным художником? В конце концов, не мастерством же Андрея как любовника (что бы там она ни писала про «почти невыносимое наслаждение») объясняется ее неутолимая к нему тяга.

Неутолимая и безнадежная…

Блокнотный лист, вклеенный между страницами дневника, был исписан совсем другим почерком – крупным, неровным, почти неразборчивым:

«Марго, мне сложно это писать, но я не могу, не вправе обманывать. Это нечестно.

Я думал, что я просто не способен любить. И лучше, если бы это было так. Увы. Моя любовь меня не слушается. Она неуправляема, как ураган, и, как ураган, неотвратима, безжалостна и непобедима.

Не нужно из-за меня терзаться. Не нужно.

Желаю счастья – от всего сердца, которое мне больше не принадлежит».

Послание завершала знакомая мне по работам Зеленцова подпись – закорючка, одновременно похожая и на букву З, и на змею.

Несколько страниц, следующие за этим письмом, были вырваны. Мне страшно даже подумать, какой кровью сочились уничтоженные записи. Следующая была сделана уже в другом месяце, а главное – будто бы совершенно другим человеком.

Сухо, протокольно Маргарита рассказывала, как приехала в коммуналку Зеленцова для «последнего решительного разговора», как ждала его в похожей на чулан комнатушке, как нашла новые работы… На всех эскизах была она – та, что вызвалась тогда позировать…

«Я сожгла их, – сухо, как в отчете, писала Маргарита. – Собрала все и сожгла на пустыре у церкви. А пепел смешала со снегом. Чтобы от этой суки если что и осталось, то одна только грязь. А купюры оставила в шкафу».

О нарисованных Зеленцовым десятирублевых купюрах она упоминала раньше: на них он отрабатывал технику, ибо нигде нет настолько тонких и сложных рисунков, как на деньгах. В тот момент Маргариту это восхищало. Теперь же десятки стали оружием возмездия, возможностью натравить на Зеленцова органы правопорядка. Правду говорят, что на свете нет ничего страшнее мести отвергнутой женщины.