Тайный шифр художника

Мне казалось, что Вульф обязательно должен был прислушаться к моим словам. Во всяком случае, будь я на его месте, обязательно бы прислушался. А он только махнул костлявой рукой.

– Молодой чэловэк, я рэшительно не вэрю в эти фантазии. Нэ знаю, почему вы так ухватились за эту глупость. Проститэ, но Мэньшой всэгда ходил по краю. А Виссарион, упокой эго Господи, нэ отличался дисциплинированностью, что эго и сгубило…

– Возможно, вы не знаете, – несколько помедлив, повторил я. – Но могилы Маз… Мамазяна и Сабурова были осквернены, а тела их частично уничтожены.

– Вы говорите так, будто это нэчто из ряда вон выходящээ, – усмехнулся он. – В наши врэмэна, увы, такиэ случаи сплошь и рядом. Сатанисты, нэ будь они помянуты, мародеры, да просто обычные хулиганы. Сэйчас же в странэ сплошной бэспрэдэл. А моих, как вы дэликатно выразились, товарищэй по нэсчастью уж точно нэ в одних саванах похоронили. Навэрняка в их могилах было чэм поживиться…

Из-за ширмы вышла Катюша, торжественно неся серебряный, тоже явно антикварный кофейник. Водрузила его на черную плоскую подставочку, расставила вокруг легкий (может быть, даже «костяной») фарфор – крошечные, на два глотка, чашечки, сахарницу с торчащими из нее серебряными щипчиками и кувшинчик со сливками. Окинула взглядом получившийся натюрморт, добавила стеклянную вазочку с немецким печеньем и вопросительно взглянула на Вульфа.

– Спасибо, – поблагодарил он, и Катюша все так же молча скрылась за дверью.

– Видитэ ли, молодой чэловэк, – назидательно проговорил Вульф, разливая кофе. – Все можно прэкрасно объяснить бэз всяких мифичэских убийств и тэорий заговора. Был такой старинный философ, Оккам, так он изобрел принцип, имэнуэмый бритвой…

– Кстати, о бритвах, – неделикатно перебил его я, положив щипчиками себе в чашку кусочек сахара и проигнорировав, в отличие от Вики, сливки. – Вы, конечно же, в курсе, что произошло три года назад с картиной Зеленцова на выставке «Искусство под ножом бульдозера»?

– Признаться, нэт. – Рэмбрандт определенно удивился.

– Ну как же! Кто-то проник в помещение выставки и порезал полотно осколком стекла…

Но и это сообщение на Александра Андреевича впечатления не произвело:

– Чэстно говоря, я нэ слэжу за выставками наших соврэменников. Дажэ знакомых. Дажэ тэх, кто расписывал мою собствэнную шкуру. Тэм пачэ, что творэния Ап… Зэлэнцова мнэ нэ по карману. Это совсэм другой уровень…

– Что, настолько дорого? – поинтересовался я, покосившись на Вику.

– Это зависит… По-разному… Скажэм, на аукционах цэны начинаются от четырех нулэй и в итогэ доходят до нэскольких сотэн. Нэ исключаю, что со временем они достигнут шэсти нулэй. И вы понимаэтэ, что рэчь идет нэ о рублях…

– То есть… – ошалело пробормотала Вика. – То есть вы хотите сказать, что скоро картины Зеленцова можно будет продать за миллион долларов?

Вульф снисходительно усмехнулся.

– Сразу видно, милая барышня, что вы бэсконечно далэки от нашэго бизнэса. Я сказал, что работы Зэлэнцова, возможно, будут стоить около миллиона – а это, изволитэ видеть, совэршэнно разные вэщи.

– Не понимаю. – Вика растерянно хлопала ресницами.

– Ну вот, к примэру, вы нашли нэизвэстноэ полотно Андрэя на чэрдакэ в домэ покойной бабушки, – начал объяснять Рэмбрандт, сам не понимая, насколько он близок к истине. – Дажэ эсли вы сумээтэ выставить эго на аукционэ Кристис или, скажэм, Сотбис, хотя я нэ прэдставляю, как вы туда попадетэ, и полотно купят за миллион, вы, разумээтся, получитэ на руки нэ миллион, а много мэньшэ. Во-пэрвых, процэнт аукциона, во-вторых, налоги, в данном случаэ они будут нэмалыэ…

По Викиному лицу я видел, что ей очень хочется развить эту тему дальше и все-таки узнать, хотя бы примерно, сумму, на которую она может рассчитывать. Но я был против. Интуитивно я не доверял нашему собеседнику и совершенно не собирался рассказывать ему о Викином наследстве. Потому и поспешил вмешаться.

– Но почему работы Зеленцова стоят так дорого? – спросил я. – Это же не Рембрандт…

– Я жэ просил без кличэк, – скривился Вульф. – Ох, пардон, нэ сразу понял, о чем вы. Да, это нэ классика живописи, это нэ Пикассо, нэ Матисс и нэ Шагал, но… дэло в совэршенно уникальной тэхнике исполнэния. Уникальной, – повторил он. – Никто так нэ дэлаэт. Ну или мнэ такиэ случаи нэ извэстны. Так что сэгодня Зэлэнцов на пикэ, можэт быть, дажэ он самый дорогой из соврэмэнных. И этот бум начался совсэм нэдавно, года два-три назад, по-моэму. К тому момэнту практичэски всэ извэстные полотна Апо… тьфу, Зэлэнцова, ужэ оказались у нэкого фон Бэгэрита. Да и нэ так много Андрэй успэл написать…

А кто-то, зло подумал я, хочет все это богатство уничтожить. Я был почти уверен, что этот «кто-то» – Маньковский. И действует он только потому, что картины Андрея, видите ли, разрушают гармонию вселенной. Ну или собственную гармонию Маньковского, черт его разберет…