Тайный шифр художника

– Собствэнно, потому я и нэ боюсь этого вашэго мифического убийцы, – усмехнулся Рэмбрандт. – Видитэ ли, с недавних пор и моя спина, фигурально выражаясь, принадлэжит фон Бэгэриту, и мэня охраняют. Люди фон Бэгэрита вышли на мэня нэдэли двэ назад и заключили со мной сдэлку. Это было точно привэт от Андрэя с того свэта…

– А что, кстати, с ним стало? – заинтересовался я.

Рэмбрандт пожал плечами:

– Я знаю о нем нэ так уж много… Только то, что он пэрэбрался на Запад и что умэр молодым. Сначала говорили, что какая-то форма рака, но мэдики ничэго нэ нашли. Тэпэрь ходит вэрсия, что это был СПИД. Андрэй буквально истлэл заживо, пэрэд смэртью был худой, как спичка. Или как я, – усмехнулся Вульф. – Но я такой с дэтства, с блокады, а он свои годы доживал в теплых краях под крылышком у того самого фон Бэгэрита.

– А кто он вообще такой, этот фон Бегерит? – осторожно спросил я.

– Какая-то большая шишка в Австрии или Гэрмании, – опять пожал плечами Рэмбрандт. – Владэлец заводов, газэт, пароходов, Мидас наших днэй и абсолютно нэпубличная пэрсона. Ходят разные слухи. Что он добывал алмазы в ЮАР. Что парализован послэ полиомиэлита, как Рузвэльт. Что в годы войны служил в СС. Кстати, журналиста, который это написал, судили за клэвэту. В общэм, только слухи. Но он, бэсспорно, сказочно богат и чэртовски успэшэн. Занимаэтся парфюмэриэй или фармацэвтикой, химик, в общэм.

– Да, загадочная личность, – заметил я. – И при этом страстный поклонник искусства?

– Скорээ бизнэса, который можно дэлать на искусствэ, – презрительно фыркнул Рэмбрандт. – Так всэ говорят, кто с ним знаком. Я этой чэсти нэ удостоился, но эго люди на мэня вышли и дажэ приставили ко мнэ охрану. Правда, охранять мэня совсэм нэ сложно, вся моя жизнь в основном проходит в этом дворэ. Эсли выглянуть в окно, видно мою квартиру. Спэциально на пэрвом этажэ.

– Зачем? – удивилась Вика.

– У мэня фобия, – нахмурился Рэмбрандт. – Боюсь высоты. Боюсь открытого пространства. Яркий свэт нэ люблю. Нэ повэрите, мнэ в тюрьмэ дажэ комфортно было. – Он невесело засмеялся.

– Хорошо, что вы под присмотром, – одобрил я. – Но остерегаться все-таки стоит. Похоже, мы имеем дело с маньяком.

– Да с чэго вы так рэшили, молодой человэк? – скептически усмехнулся Рэмбрандт.

Я рассказал ему о Маньковском. О его, с позволения сказать, учении о гармонии, о порезах на картине с выставки, похожих на схематичное изображение витрувианского человека, и даже о подслушанном в поезде разговоре.

– Занятно, – покачал головой Рэмбрандт, – что-то вродэ этого, кстати, говорил сам Ап… Андрэй. Дэскать, «я связан со своими картинами, они пьют мою жизнь, забирают счастьэ, а я отнимаю счастье у других, хотя хотел бы дарить, дарить, дарить!»… Это «дарить» он буквально выкрикнул. И говорил, что ужэ нэ можэт рисовать по-другому, только так. И что нэ надо было эму брать этот, как он говорил, «дар», слишком высокая цэна. «Бойтэсь, мол, данайцэв, дары приносящих»…

Я задумался. Как-то странно звучали эти слова. Будто речь шла не о таланте, данном свыше, а чем-то чуть ли не материальном, полученном от конкретного человека, а не от Господа Бога. Но что это мог быть за человек? Не Маньковский же! Нет, Маньковский тут, скорее всего, вообще ни при чем… Хотя… Если подумать, он может оказаться очень даже при чем… Допустим, некто третий передает молодым художникам некое знание. Особую технику «вписывания» образа в образ, трехмерную, голографическую, если можно так выразиться. Ну… что-то в этом роде, я не искусствовед и не знаю, как это правильно называется. Но речь не о технике, а о молодых людях. И у одного достаточно таланта, чтобы освоить ее, а у другого – нет. Или не таланта – вряд ли освоение техники может зависеть от таланта, – а терпения, старания, трудолюбия и самоотверженности, в конце концов… И тогда второй из зависти старается погубить первого, но неудачно. А когда узнает…

Из ступора меня вывел голос Вульфа:

– Молодой человэк, чэм я вас так озадачил?

– Кажется, я начинаю понимать, что происходит, – неуверенно предположил я. – Надо еще подумать… Но вы на всякий случай все-таки будьте осторожны, ладно? Охрана – это хорошо, но я бы на вашем месте купил себе оружие.

– Обижаэте, молодой человэк, – с укоризной усмехнулся Рэмбрандт, отворачивая полы пиджака. Вместо внутренних карманов у него были настоящие кобуры на ременном корсете. – Вот это, – он вытащил большой пистолет со звездой на рукоятке, – старый добрый «ТТ», который до сих пор считаэтся одной из самых лучших модэлэй в мирэ. А это, – он расстегнул вторую кобуру и явил миру еще один ствол, – знаменитый «Стечкин». Если вы вдруг не в курсе, то он способен, как автомат, стрэлять очеэрэдями… Но и это нэ все.

Вульф улыбался, как кот, наевшийся сметаны. Казалось, он вот-вот – и замурлычет, так ему нравились все его смертоносные игрушки. Я даже не успел заметить, откуда у него в руках появилась трость. Очень элегантная, надо сказать, прямо произведение искусства. Трость со свистом мелькнула прямо перед моим лицом, доля секунды – и мне в глаза нацелилось длинное узкое лезвие.