И как такая ловкая и умная женщина столь неосторожно и глупо умудрилась попасться милицейскому патрулю? И почему вела себя так неразумно: отвечала колкостью, не называла своего имени? Для чего? Для того чтобы ее отвели в отделение милиции для установления личности с последующим обстоятельным допросом? И зачем уже в отделении милиции, вместо того чтобы всеми способами постараться отвести от себя подозрения в причастности к чему-либо преступному, она называется чужим именем? Неужели она не понимала, что все ею сказанное не составляет особого труда перепроверить? В ее последующих действиях после ухода из дома милиционеров не имеется абсолютно никакой логики!
Женщина явно растеряна, потому что вокруг нее обрушился привычный ей мир. Она просто не представляла, как ей следовало жить дальше, отсюда все эти нелепости в ее поведении. Вот только как доказать непричастность Нины Печорской к убийству мужа? И нужно ли это ему, майору Щелкунову, когда дело ведет старший следователь прокуратуры Гриндель? С него, собственно, и весь спрос…
Тогда как поступить, если осудят невиновную? Сам-то он — майор милиции, начальник отдела по борьбе с бандитизмом и дезертирством городского управления милиции — как будет себя чувствовать, зная, что в тюрьму отправлен невинный человек, а настоящий преступник по-прежнему разгуливает на свободе?
Нужно что-то предпринимать, вне всякого сомнения. Может, есть резон покопаться в свободное от службы время в прошлом этого Модеста Печорского? Взять в помощники Валентина Рожнова. Этот опер умеет молчать…
Поход по соседям Федора Богданова принес кое-какие положительные результаты. Вездесущая Дарья Куманец сообщила Зинаиде Кац, что с женою Федор жил отнюдь не душа в душу. Случалось, лаялись так, что полслободы слышали, как он ее поносил.
— Может, она и в могилу сошла раньше времени из-за Федора, — заговорщицки поведала младшему лейтенанту всезнающая Дарья Куманец. — Уж как-то больно быстро она истаяла… И еще скажу тебе по секрету, — понизила голос до шепота Куманец, — когда она помирала, то сказала Федору, чтоб детей не трогал. Мол, «заклинаю тебя: детей не трогай»…
— Что значит — не трогай? — слушая доклад Зинаиды, поинтересовался Виталий Викторович.
— Вот и я такой вопрос ей задала, — ответила Кац.
— И что на это сказала Куманец? — посуровев, спросил Щелкунов.
— «Не знаю, — говорит… Может, чтобы он их не поколачивал». Я ее тогда спросила, как он к детям своим относился… Говорит — хорошо, мол. Любил их и бить — не бил. А еще Куманец сказала, что женщина у него завелась, у Федора этого. Сошелся он с нею где-то через пару месяцев после смерти жены. Зовут ее Марфа. На улице Поперечной проживает…
— Надо бы к ней заглянуть, — деловито изрек Щелкунов, посмотрев на младшего лейтенанта начальническим взором.
— Так уже заглянула, — улыбнулась Зинаида, хитро покосившись на своего начальника. Или он думает, что кроме него никто соображать не может? Так это он зря…
— И что она сказала? — глянул на Кац майор.
— Поначалу ничего не хотела говорить. Все отнекивалась. А потом — рассказала… — Младший лейтенант немного помолчала, то ли испытывая терпение начальника отдела, то ли готовясь наиболее эффектно подать заготовленную для Щелкунова информацию (скорее, последнее). — Замуж он ее не единожды звал.
— Вот даже как… — удивленно протянул Виталий Викторович. Не любивший театральных пауз у своих подчиненных, Щелкунов тем не менее прощал Зинаиде драматические эффекты. — И что же она?
— Отказала она ему. Сказала, что приданое у него слишком большое.
— Это она его детей имела в виду? — сообразил майор.
— Да, — ответила Зинаида. Еще ей очень хотелось ввернуть фразу: «А как это вы догадались?» Однако благоразумие взяло вверх: не самое разумное решение иронизировать над начальником. Конечно, он многое ей прощает, но всякому терпению приходит конец.
— То есть получается, дети мешали Федору жениться на Марфе, — несколько обескураженно произнес Виталий Викторович.
— Выходит, что так, — соглашаясь, кивнула Кац.
— Но ведь это совсем не повод их убивать, — недоуменно промолвил Щелкунов. — Всю войну их тянул, а тут из-за какой-то бабы… — Виталий Викторович не договорил, покосившись на Зинаиду, и, спохватившись, что младший лейтенант Кац тоже ведь баба, виновато добавил: — Прошу прощения.
— Увы, в жизни ведь всякое случается. Если к тому же у этого Богданова еще и ум за разум зашел, — резонно заметила Зинаида.
— Вполне допускаю, — согласился Виталий Викторович.