— На самом деле я не думала всего того, что говорила о Лилиан, — пробормотала она. Ванесса смотрела на меня своими блестящими глазами. — Конечно, я подразумевала это. Но это было…
— …перед тем, как ты получила это письмо, — закончил я за нее. — Давай-ка лучше еще выпьем.
— Это была… Я люблю тебя тоже, Ричи. Это была… просто ревность, и ничего больше.
— Вот это новость! — воскликнул Мински.
— Я и впредь не намерена осуждать Лилиан, — пообещала Ванесса. — Ни единым словом. Но будь осторожен, Ричи. У меня… у меня какое-то недоброе предчувствие…
«И у тебя тоже?» — подумалось мне.
— …Мне кажется, с тобой что-то случится, если ты не будешь предельно осторожен.
— Я буду осторожен, — пообещал я. — И я не собираюсь задерживаться надолго. Через несколько дней я вернусь.
— Да? — сказала Ванесса. — С Лилиан?
— Да.
В громкоговоритель произнесли мое имя. Меня срочно просили пройти на посадку. Я порывисто встал.
— Я позабочусь о Корабелль, — сказал Мински. — Мы остаемся здесь, и пусть лучше Ванесса плачет здесь, чем у всех на глазах в нашем клубе.
— Но я не собираюсь плакать! — воскликнула Ванесса, по щекам которой уже текли слезы.
— Конечно, нет, — согласился Мински. Он подал мне руку. — И позвони мне, как только приедешь в Трювель, чтобы я точно знал, где ты.
— Хорошо, Борис.
— Эх, старина Ричи, — сказал Мински, толкнув меня в бок.
— Ты глупый осел, — сказал я, ответив ему тем же. Он обнял Ванессу. Ее мокрая щека коснулась моей. Она еще раз поцеловала меня. Затем Ванесса быстро перекрестила меня.
Несмотря на все предшествующие события и тревожные предчувствия, в том числе и милой моей Ванессы, едва ли я понимал, что этот день, этот вечер, эти несколько часов были моим последним спокойным временем.
Мы летели над толстым ковром облаков, отделявшим ясное, усеянное звездами небо от земли. Полет был успокаивающим, тихим, и я, подумав о том, что по прибытии в Трювель, прежде чем займусь поисками гостиницы, поеду повидать Лилиан, погрузился в воспоминания о дне вчерашнем.
С тех пор, как были опубликованы два моих первых романа — «Покойся в мире, Иордан» и «Никто не одинок», я стал известным и популярным автором, заработав деньги издателю и себе. Я свободно тратил гонорары, но никогда не был впоследствии уверен, на что именно были истрачены деньги. И все же наша с Лилиан жизнь была не слишком роскошной.
Теперь у меня было больше времени для того, чтобы писать. Тем не менее это обстоятельство, казалось, препятствовало мне плодотворно трудиться. Я писал с трудолюбием, но прогресса почти не было. Мой третий роман, пока без названия, затягивался. Несмотря ни на что, я работал каждый день, зачастую перечеркивая написанное. Многое выходило несовершенно, незначительно. Лилиан всегда была моим самым первым и самым строгим критиком. Я читал ей по нескольку страниц, а иногда и одну страницу рукописи. Часто по ее совету я переписывал то, что самому мне казалось вполне приемлемым, а иногда и безупречным. Так было во время создания первого романа, так было и со вторым. Теперь же я не осмеливался прочесть ей даже небольшой отрывок.
Я говорил Лилиан, что хотел бы завершить половину рукописи и лишь затем прочитать ей, хотя раньше я, наоборот, читал ей маленькими отрывками.
Работая над двумя предыдущими книгами, я руководствовался определенным планом — теперь я его не имел. Тогда моя память хранила огромное количество событий. Их приходилось мысленно сортировать, выдвигая на первый план наиболее интересные и значительные и отбрасывая второстепенные. У меня накапливалось столько необходимого для работы материала, что его хватало на неделю интенсивной работы и дома, и во время ночных дежурств в военной полиции. Раньше я знал вечером, о чем буду писать на следующее утро, теперь это случалось лишь изредка. Я отделался от издателя, обещав предоставить ему сначала первую половину романа и лишь затем вторую. Понимая меня, он знал, что не может повлиять на мое решение грубым давлением.
Я, Бог знает почему, предчувствовал что-то недоброе. Скорее всего это был страх. Я уже написал две удачные книги. Смогу ли я создать третью? Да, скорее всего это была постоянная боязнь неудачи; непрерывная мысль: «Писатель ли ты на самом деле? А может, ты написал то, что на кончиках языков у миллионов людей, но для чего можно и не обладать талантом писателя?»
Вскоре мне позвонил издатель. Он ликовал. Право на показ фильма «Никто не одинок» купила французская компания. Естественно, я обрадовался тоже. Лилиан не находила себе места от счастья. Мое самоуважение было частично восстановлено. Лилиан прыгала и танцевала посреди комнаты. Было очевидно, что в тот день я не напишу больше ни строчки. Да и, откровенно говоря, не было смысла продолжать этот бесплодный труд. За неделю было написано всего несколько страниц, которые я ни за что бы не осмелился прочитать Лилиан.
— Идем в постель, — сказала Лилиан. — Давай выпьем и будем любить друг друга.
В квартире не было виски, и я вышел, чтобы купить немного выпить.