Тайный заговор Каина

Освещенная красная игла спидометра то и дело зашкаливала. Автомобиль сигналил почти постоянно. Пригнувшись у руля, Делакорте по-прежнему не говорил ни слова. Я держался изо всех, и все же меня бросало в разные стороны, когда Делакорте резко тормозил, совершая крутой поворот на скорости. Я был полон тревожных предчувствий, мои глаза все еще болели от дыма разорвавшейся гранаты. Я чувствовал себя плохо и все же думал о том, как остановить этого безумца. Только бы он хоть немного снизил скорость.

Я не имел ни малейшего представления о том, где мы находились. Мы мчались по широким дорогам, по узким, труднопроходимым улицам, но Делакорте совершенно не обращал внимания на светофоры. Я хотел было выпрыгнуть из машины, но, увидев быстро проносившиеся мимо силуэты деревьев, строений и стремительно несущееся на меня полотно дороги, решил не делать этого. Вдруг я увидел, как он резко нажал на тормоз. Я сразу же нагнулся и сбросил левый ботинок (я левша). Машина неслась к ярко освещенному фасаду большого, старомодного здания. Вот он нажал на сцепление. Я сразу же выпрямился с ботинком в руке и увидел белую вывеску, на которой черными буквами было написано: «Полицейское управление».

— Думаю, я оторвался от них. Теперь нельзя терять ни минуты, может случиться всякое, — сказал Делакорте.

Машина остановилась. Он выпрыгнул и широкими шагами пошел к парадной двери здания. Я поспешил за ним. Дежурный полицейский широко улыбнулся, узнав Делакорте.

— Герр профессор!

— Здравствуйте, — взволнованно сказал Делакорте и машинально пожал руку полицейскому.

Из последовавшей затем беседы я понял, что Делакорте спас жену этого человека. «Профессор неврологии и психиатрии», — подумал я.

— А каково теперь самочувствие вашей жены, герр Гролль?

— Как нельзя лучше, герр профессор!

Полицейский судорожно глотнул, очевидно тронутый тем, что Делакорте даже запомнил его фамилию.

— Я рад, за вас, герр Гролль. А теперь будьте добры сказать мне, где находится управление уголовной полиции. Я действительно хотел бы, чтобы меня арестовали сейчас же.

Однажды поздно вечером, спустя неделю после моего возвращения домой на улицу Штреземанн-штрассе, мне позвонила Лилиан. Она говорила неразборчиво, пьяным голосом. Из трубки доносились смех и танцевальная музыка.

— Прости меня, Ричи, — сказала она. — Извини, прогони своего брата. Он злой человек. Я тоже плохая, но я люблю тебя, Ричи. Прогони его и скажи, когда мне вернуться к тебе.

— Нет.

— Прошу тебя, последний раз, ну пожалуйста.

— Это твой дом, если хочешь прийти, приходи, но тогда уйду я.

— Это уже не мой дом, Ричи. Я продала его. Новые владельцы свяжутся с тобой. Тебе придется платить им за квартиру, если ты решишь остаться там. Я помню, тебе всегда нравился этот дом больше, чем мне, хотя это дом моих родителей и я в нем родилась и прожила всю жизнь. Оставайся там, Ричи. Мне же этот дом больше не нужен. Мне нужен ты. Я хочу, чтобы мы снова были вместе.

— Ты не одна?

— С друзьями. Ужасные люди. Я ужасно устала от их общества. Тоска разрывает мое сердце. Позволь мне прийти к тебе.

— Нет. — Я был непреклонен.

— Ни при каких обстоятельствах?

— Нет, Лилиан, с меня довольно.

— Я не верю, — сказала она. — Я не приду, если ты не хочешь. Но я тебе не надоела и ты мне тоже. Мы никогда не надоедим друг другу. Я не думаю, что мы будем счастливы вдали друг от друга.

— Согласен.

— Но это же конец.

— Не пори чушь.

— Нет, это не чушь. Вот увидишь, мы не сможем разлучиться друг с другом до самой смерти.

— Прощай, Лилиан, — сказал я и повесил трубку.

В эту ночь я уже не мог заснуть. На следующий вечер она позвонила вновь и затем еще. Всю следующую неделю я каждый раз бросал трубку, едва услышав ее голос, и все равно на следующий день с нетерпением ждал ее звонка. Этому безумию следовало положить конец. Я решил изменить номер своего телефона и не предоставлять его в телефонную книгу. На это ушло десять дней, в течение которых Лилиан звонила раз пятнадцать. Каждый раз она говорила пьяным голосом, и наши беседы были похожи одна на другую.

Как только я изменил номер телефона, от Лилиан стали приходить письма. За год я получил не меньше пятидесяти писем, но, не читая, возвращал их отправителю. Ее обратный адрес часто менялся: Гамбург, Дюссельдорф, Берлин, Рим, Париж, Афины, Нью-Йорк, Белград, Лос-Анджелес, Мюнхен.

Я твердо решил покинуть дом Лилиан. Слишком много воспоминаний было связано с ним. Вернер не возражал. Мы с братом переехали в прекрасную виллу на улице Август-Зиберт-штрассе, возле Грюнебург-парка. Мы, как-то не договариваясь и не обсуждая этот вопрос, решили жить вместе. У каждого из нас была своя, отдельная комната, свои дела. Я был знаком со многими девушками, но спустя короткое время порывал с ними отношения либо они бросали меня из-за моего ужасного поведения и тяжелого характера. Последнее случалось гораздо чаще, но, как ни странно, совсем не огорчало меня.