Так было. Бертильон 166

Старик не задержался на первой странице. Он открыл сразу третью и, согнувшись еще больше, близко поднес газетный лист к лицу. Полуоткрыв рот, он даже перестал жевать. Немесио искал то, что ему было нужно; и вслед за его взглядом вправо, влево, вниз и вверх двигалась голова. Глаза старика равнодушно скользили по различным сообщениям, объявлениям о свадьбах, рождениях и расторжении браков. Наконец они остановились на рубрике «Скончались». «…Анхела Пьедра Рико, двадцати пяти лет, рак легких; Рикардо Перес, восемнадцати лет, Бертильон 166; Вагита-де-Гало, Бертильон 166; Хоакин Паласиос Диас, двадцати четырех лет, Бертильон 166; Альфредо Апарисио, восьмидесяти одного года, туберкулез кишечника, Педро Диас, двенадцати лет, аппендицит…»

Опираясь о прилавок, старик оторвался от газеты. Он уставился куда-то прямо перед собой отсутствующим взглядом, его глаза, словно утомленные чтением, повлажнели, потухли. Силы, казалось, оставили его, и он не мог отойти от прилавка. Но это длилось недолго. Немесио выпрямился, сложил газету и вернул ее толстяку, внимательно глядевшему на него.

Затем нищий устало поплелся на прежнее место на лестнице, ведущей к собору. Шел он, не обращая внимания на встречных, и в конце концов налетел на какого-то человека. Старик остановился и внимательно посмотрел на него. Это был негр. В темно-синем костюме, без галстука и шляпы. На его лице было то же сосредоточенное, напряженное выражение, какое Немесио заметил этим утром у многих прохожих. Но чувствовалась в нем и решимость, чего нельзя было сказать о других.

Когда они столкнулись, негр протянул руки, хотел поддержать старика. Но, увидев, что нищий даже не покачнулся, пробормотал:

— Извините, — и пошел своей дорогой.

Немесио не слышал его голоса, но по движению толстых губ понял, что сказал негр. Покачал головой и несколько раз оглянулся тому вслед. Старика поразило выражение суровой решимости в цепких, словно прицелившихся, глазах. Кожа на лице негра блестела от пота, от переносицы через весь лоб пролегла глубокая морщина. И хотя Немесио не сомневался, что видит его впервые, что-то в его облике показалось старику знакомым, правда, он не мог бы сказать, что именно.

Немесио был глухим. Ему уже перевалило за семьдесят, а просить подаяние он начал лет сорок назад, когда потерял слух при взрыве в каменоломне. Он работал на строительстве шоссе, был крепким веселым парнем, но динамит взорвался раньше времени… В каменоломне же он получил и ревматизм, и теперь жил совсем один, без единой родной души на всей Кубе. Он не был уроженцем Сантьяго, и это все, что можно было сказать о его происхождении.

Немесио ночевал в нише у входа в собор. Молодой священник, чьи умные живые глаза были скрыты стеклами очков, дружески относился к нему. Глухота позволяла Немесио проникать в тайны людей, на него зачастую не обращали внимания, и, давно научившись различать слова по движению губ, старик понимал разговоры, не предназначенные для посторонних.

После чтения газеты и не выходившей из головы встречи с негром Немесио чувствовал себя очень неспокойно. То снимая, то надевая шляпу, он жевал губами быстрее, чем обычно, и раздраженно отмахивался от мух, на которых никогда раньше не обращал внимания. Наконец, покинув свое место, быстро засеменил к собору. Пройдя под высокими сводами, старик опустился на колени перед алтарем. В его голове, защищенной недугом от шума жизни, гулко звенел поток мыслей, сливавшихся в одну: «Господи, до каких же пор?!»

Никогда и ни во что не веря, сейчас он был готов поверить, искал веры. В нем вдруг надломилось и рухнуло то, что поддерживало его в течение всех лет одиночества и нищеты: гордость от сознания, что он человек.

Потом он поднялся и рукавом отер лоб. Оглянулся — сзади него, на коленях молились две женщины. Не слыша слов, но читая их по движению губ, он понял — все то же: «Господи, до каких же пор?!»

Едва переставляя ноги, словно прожитые годы всей своей тяжестью обрушились на него, старик пошел к выходу, собираясь забиться в свою нишу. В стороне от алтаря он заметил священника, озаренного тусклым пламенем чадящих свечей. Немесио вышел из храма и в самом низу лестницы увидел четверых человек в военной форме. В их руках, как зловещие жезлы смерти, чернели винтовки и автоматы. Впереди шел высокий и плотный мужчина в темных очках и офицерской фуражке.

Глухой отпрянул назад. Сердце стучало в груди тяжело и гулко, когда он торопливо бежал по проходу между скамьями. На лбу выступил липкий пот.

— Священник… — испуганно забормотал он, — святой отец…

Священника уже не было на прежнем месте, и мальчик-служка, увидев человека, стремительно ковылявшего к алтарю, неистово зазвонил, размахивая серебряным колокольчиком.

Немесио без стука ворвался в ризницу. Здесь было пять человек, и в полутьме он лишь по очкам отличил от других отца Гонсалеса. Священник шагнул вперед.

— В чем дело, Немесио? — Голос у него был испуганный и удивленный. — Что тебе надо?