Так было. Бертильон 166

— Да, отец, конечно… — сказал он. — Но парни из ХОК работают только среди банковских и прочих служащих. А мы должны сплотить всех, а не только тех, кто носит пиджак и галстук. ХОК не многого добьется среди тех, у кого руки в мозолях. Им легче толковать с солидными отцами семейств, регулярно посещающими церковь. А этот товарищ может работать именно с теми, кто нам нужен. И работать хорошо. Я привел его, чтобы он поговорил с Хоакином, но раз Хоакин не пришел…

Священник вдруг ударил себя по лбу и застыл, прикрыв глаза ладонью. Потом тяжело поднялся.

— Хоакин не пришел и не придет… — сказал он тихо. — Не знаю, как я не сказал об этом сразу…

Роландо словно весь подобрался, тело его напряглось, глаза сощурились, стали настороженными.

— Что с Хоакином? — почти выкрикнул он.

Отец Гонсалес понурился.

— Хоакина нашли утром в Чичарронес, — прошептал он. — Четырнадцать пуль…

По улице оба шли молча. Солнце уже пекло вовсю, и негру было очень жарко в пиджаке. Рубашка с короткими рукавами, которая была на его спутнике, казалась особенно белой рядом с его темным пиджаком. Улица, по которой они поднимались, была многолюдной, но прохожие выглядели озабоченными и угрюмыми. Смех звучал редко и казался едва ли не кощунством. Словно в Сантьяго вообще запрещалось смеяться. Если же он вдруг и раздавался, можно было сказать, не глядя, что смеется военный — в синей форме жандарма или в желтой форме армейца. Но когда смеялся кто-нибудь в штатском, все понимали, что и это не случайный прохожий, и узнавали таких людей не по мундирам и знакам отличия, а по особому выражению ненавистных лиц. Это были осведомители.

По-прежнему не говоря ни слова, прошли несколько кварталов. Негр, углубившись в свои мысли, даже не замечал, где они идут. Роландо же смотрел по сторонам и иногда едва заметно кивал кому-нибудь из встречных. В потоке машин то и дело проносились полицейские джипы. Их седоки внимательно разглядывали прохожих, направив на тротуары стволы автоматов и карабинов.

Двое продолжали молчать. Наконец они свернули с улицы Энрамадас и оказались на площади у церкви Долорес, на стоянке автобусов. Здесь, как всегда, было много народу: шоферы, кондукторы, пассажиры.

— Посидим немного.

— Давай.

Они заняли свободную скамейку в скверике прямо напротив церкви. Рядом никого не было, а от нестерпимо жарких лучей солнца их укрывала тень хинного дерева.

— Мне говорили, что ты считаешь безумием борьбу с Батистой, — начал Роландо, — но почему же ты сам…

Негр протестующе поднял руку.

— Нет, — сказал он, — борьба против Батисты вовсе не безумие. Как раз напротив. Но я говорил, что мне кажутся безумными методы, которые вы применяете.

— Сьерра-Маэстра[121], например?

— Нет. В Сьерре дело организовано хорошо. Но здесь ваши методы неправильны. Отсутствует организованность. Покушения, бомбы…

Они говорили спокойно, может быть, чуть тише, чем обычно говорят в Сантьяго. Но и в двух шагах посторонний человек не понял бы, о чем они толкуют. Кроме того, глядя в лицо друг другу, они не забывали следить за тем, что происходит вокруг.

— У нас есть организация, — возразил Роландо. — Правда, она отличается от той, к которой привык ты. Слышал, что сказал отец Гонсалес о Хоакине?

— Да.

— Так вот, Хоакин был отличным организатором. — Голос юноши звучал глухо и печально. Но Роландо быстро овладел собой. — Хоакин создал первые ударные группы. Конечно, мы не могли организовать широкие массы. Единственная массовая демонстрация, которую нам удалось провести, — были похороны убитого товарища. Он был мужественный борец, настоящий кубинец, когда-нибудь ты поймешь, что он был одним из зачинателей революции… Сейчас положение очень тяжелое, и таких похорон Хоакину устроить не удастся. Если бы мы на это пошли, то понесли бы большой урон…

— Можно нелегально организовать рабочих и…

— Да, да, конечно, — перебил его Роландо. — Для того мы и ищем таких людей, как ты.

Негр расстегнул пиджак и стал обмахиваться полой, как веером. Его зеленая полосатая рубашка взмокла на груди.

— Рабочим претят ваши бомбы, — сказал он, отдуваясь.

— Напрасно. Наши бомбы не убили ни одного рабочего. Мы взрываем их, чтобы накалить обстановку, чтобы батистовские скоты прекратили террор. Народ уже понимает, до чего могут дойти эти звери. Мы стараемся действовать осторожно. А если все же пострадает невинный человек, ведь еще страшнее — жить под игом тирании…

Негр покачал головой.

— Об этом я и говорил! Вы хотите покончить с одной бедой при помощи другой. Это я и называю безумием.

— Ладно, пускай. Мы делаем революцию своими методами, отличными от обычных, согласен. Но подождем результатов…

— И уже совсем не годятся ваши покушения на солдат, — сказал негр. — Вы их убиваете только потому, что они солдаты, не разбираясь, в крови у них руки или нет.

— Это, конечно, так. Я считаю, что мертвые солдаты… А думают ли они, когда нас убивают? Сожалеют ли о нас? И потом, если мы не будем бросать бомбы и стрелять в солдат, что же нам остается?

Его собеседник вытянул ноги, расположился поудобнее и спокойно ответил: