Так было. Бертильон 166

— Организовать рабочих. Рабочие — главная сила всякого по-настоящему революционного движения…

— Ну, завел! — взорвался Синтра. — Рабочие, конечно, сила. Но на Кубе главная движущая сила — крестьяне. Именно они настоящие, истинные кубинцы. Ты знаешь, что, если бы не крестьяне, нас бы давно перебили в Сьерре?

— Догадываюсь…

— Конечно, мы должны организовать рабочих, конечно! Но это не так просто. А ты подумай о прогнившем государственном аппарате, продавшемся Батисте, о том, что никто ни во что не верит… Если мы начнем гражданскую войну, она продлится еще десять лет.

— А если пойти вашим путем, такая борьба обойдется в сотни тысяч убитых…

Роландо Синтра взмахнул кулаком.

— Пусть… — Он запнулся и покраснел так, что даже уши стали багровыми.

— Что ты хотел сказать? — мягко спросил негр.

— Я хотел сказать, что лучше сто тысяч погибших, чем… Хотя… это слишком большая жертва!

Негр, с симпатией глядя в лицо молодого человека, положил руку на его плечо.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать четыре, — раздраженно ответил Роландо. — Скажи лучше, ты помнишь тех двоих, в соборе?

— Да.

— Они убили двоих солдат. А знаешь, зачем? Им нужны винтовки, без них в Сьерре делать нечего… Отчаянные парни. Если их поймают… — Он провел пальцем по горлу. — А по-твоему как? Они, значит, должны были спросить солдат с винтовками — с их винтовками! — убийцы те или ангелочки? Нет, дружище, так не пойдет!

Негр возразил веско, как бы вынося приговор:

— Общее дело выше личного. Им были нужны винтовки, и они убили солдат. Но все же главное — привлечь солдат на нашу сторону.

— Привлечь полковника Каньисареса?

— Нет. Этого не надо. Но солдаты не каньисаресы, не полковники. Есть солдаты такие, как ты, как я. Солдаты по необходимости.

— Все солдаты поддерживают Батисту.

— Могут перестать поддерживать.

— Послушай-ка, идем, а? — предложил вдруг Роландо и поднялся. Негр тоже встал. Оглянувшись по сторонам, они пошли улицей, поднимавшейся в гору. Немного помолчав, молодой человек сказал, как бы размышляя вслух:

— Я тоже не трус… — Он глядел под ноги. — У меня есть разрешение оставить город и уйти в Сьерру. Но нет винтовки. Я должен ее достать, и достану сам, чтобы никого не ставить под удар.

Негр молча взглянул на него. Потом стал рассматривать дома, мимо которых они шли. Большинство дверей было заперто. Там, за степами домов, пульсировала в жилах горячая кровь, трепетно напрягались мускулы, живо реагировали нервы, бились сердца, работал мозг. Там, в этих домах, жили люди Сантьяго. Но и в запертых квартирах они были беззащитны против страдания и смерти.

— Надо сохранять достоинство, — снова заговорил юноша. — Иногда о достоинстве говорит даже цвет платья.

Негр посмотрел на свои темные руки, на светлое лицо Роландо и едва заметно улыбнулся.

— Это дом моей девушки, — сказал вдруг Роландо, остановившись. — Я хочу, чтобы ты с ней познакомился.

Они стояли перед синей дверью в желтой стене. Негр не мог отвести глаза от этого сочетания цветов: желтый и синий, как мундиры…

— Твоя девушка тоже из Двадцать шестого[122]? — наконец спросил он.

— Да. И раз теперь нет Хоакина… Она может с тобой побеседовать. Она много читала о социальных проблемах, ей нравятся стихи Неруды. Идем.

Из-за того что комната была очень мала, казалось, что в ней чересчур много мебели. К тому же вещи были старые, запыленные, разностильные, словно выставленные для продажи. Стояли здесь два кресла-качалки из черного дерева — когда негр сел в одно из них, оно заскрипело: «трок-трок-трок», — и шесть простых стульев. У стены напротив — на длинном столе, покрытом кружевной накидкой, — радиоприемник и телевизор. Ему почему-то показалось, что и тот и другой неисправны. С потолка свисала большая люстра с претензией на оригинальность. Под ней — столик с розовым глиняным кувшинчиком, в котором красовалось семь роз из китайской бумаги. Он уже было решил, что изучил обстановку комнаты, но тут заметил около двери полку, тесно уставленную книгами…

Да, девушка любила порассуждать и о стихах Неруды, и о страданиях бедняков. А еще она, наверное, любила клубничные конфеты и шоколадное мороженое! Ему никак не удавалось добиться, чтобы она хотя бы немного вникла в то, о чем он говорил. Его слова интересовали ее не больше, чем никому не нужные клочки бумаги.

— Да, конечно, бедняки имеют право на все… Я даже думаю, права должны существовать только для них. Свобода — вот основное право! Чего стоит без нее все остальное? Прежде всего надо завоевать свободу!

Он ощутил, как в его груди свивается тугой жгут гнева. Ощутил — и напряг всю силу воли, чтобы помешать этому.