Так говорил Бисмарк!

Понедельник, 19-го декабря. Рано утром опять отыскивал с Абекеном фиалки в саду, нашел их три и послал домой. Потом написал возражение на статью «Холодное оружие» газеты «Kölniche-Zeitung». В этой статье французские врачи, ввиду того обстоятельства, что они находили слишком мало французских солдат, раненных штыками и саблями, заключили, что немцы избегали рукопашных схваток. В возражении указывалось, что если эти господа составляли свое суждение на основании опыта, то им не мешает принять в расчет, во-первых, то, что ими упущены из виду многочисленные мертвые, раненные немецкими штыками при Шпихерне, Гравелоте и Ле-Бурже, и, во-вторых, то, что французы в большинстве случаев не выдерживали штыковых схваток и обращались в бегство, прежде чем дело могло дойти до холодного оружия.

Далее я перешел к международной революции, противопоставившей нам своих волонтеров и баррикадных героев. Ход моего рассуждения был приблизительно следующий: вначале мы предполагали иметь против себя только Францию, и дело было в таком виде до Седана. Но после 4-го сентября перед нами явилась другая сила – общая республика, международный союз безродных мечтателей, стремившихся к учреждению Соединенных Штатов Европы, к космополитической революции. Французское знамя служит для приверженцев этой категории лишь сборным и соединительным пунктом. Со всех сторон спешат они к нему, чтобы сражаться с нами, как с воинами монархии. Поляки, ирландцы, испанцы, итальянцы, даже беглецы из Турции примыкают к французским республиканцам в качестве «братьев». Все, что стремится к мировому перевороту, который должен поглотить все прежние государства, общая космополитическая демагогия, красные, собиравшиеся на конгрессах в Базеле и Женеве, смотрят на современную Францию как на очаг, от которого должен возгореться этот великий революционный пожар. Маццини, «предтеча Христа, Евангелие красных» ожидает начала ликвидации старого государства и старого общества не со стороны своего отечества – Италии, но со стороны Франции, произведшей революции 1789, 1830 и 1848 годов. Та многообъемлющая сила, которая при этих переворотах проявилась, дает ему право начать эту «последнюю войну», требовавшуюся и объявленную «мирным конгрессом». Даже и немецкие демократы различных цветов склоняются перед духом Парижа, видят во Франции мать всех республик и считают немецкие войска с их верностью долгу и любовью к отечеству ордами варваров с той минуты, как во Франции провозглашена республика.

Мы полагаем, что Франции никто не позавидует за тот почет, который воздают ей эти революционеры по профессии. Никто не назовет ее счастливой за то, что эти разнузданные головы выбрали ее почву для боевого поля, на котором думают осуществить свои мечты. Даже большинство французского народа не может пожелать им победы, потому что это означало бы уничтожение их национальности, гибель их политических и общественных учреждений, крушение веры и церкви и бесконечную революцию с общей анархией, ведущей в конце концов к деспотизму.

Газета, которой никак нельзя отказать в республиканском настроении, «New Jork Tribune» говорит по этому поводу: «Боже избави нас от желания, чтобы подобная республика установилась в несчастной Франции или где бы то ни было в Европе». «Moniteur» таким же образом относится к этому предмету.

Через два часа я предпринял прогулку по парку, причем два раза встретил шефа, ехавшего с Симсоном в коляске. Министр был приглашен к семи часам к столу наследного принца, но перед этим около получаса просидел за нашим обедом. Он рассказывал о своей поездке с Симсоном и, между прочим, заметил, что тот был здесь в последний раз в 1830 году, после июльской революции. «Я думал, что он будет интересоваться парком и прекрасными окрестностями, но я ошибся; по-видимому, он совсем лишен художественного вкуса относительно пейзажей. Это бывает со многими. Я замечал, что у евреев совсем нет пейзажистов и вообще мало живописцев».

Ему назвали Мейергейма и Бендемана.

«Мейергейм, пожалуй, – возразил он, – но Бендеман рисовал нам только жидовских дедушек и бабушек. Еврейских композиторов очень много – Мейербеер, Мендельсон, Галеви, но живописцев у них почти нет. Евреи занимаются также живописью, но только в случаях необходимости».

Абекен рассказывал о проповеди, которую вчера Рогге произнес в церкви замка, и находил, что тот слишком долго остановился на депутации рейхстага, причем сам высказал несколько неуважительных замечаний о рейхстаге вообще. Шеф возразил на это:

«Я вовсе не согласен с этим мнением. Эти люди недавно снова разрешили нам 100 миллионов и, несмотря на свое доктринерство, отнеслись благоприятно к версальским переговорам, что для многих было нелегко; этого оспаривать нельзя. Нет, я так судить не могу. Я сердит только на Дельбрюка, который напугал меня, что они не согласятся».

Тайный советник перешел затем к событиям, случившимся в Эмсе незадолго до объявления войны, и рассказывал, что король по поводу одной депеши выразился: «Ну, теперь и он (Бисмарк) будет доволен нами».