Так говорил Бисмарк!

«Итак, опять заем, посредством которого наглое простодушие господ, руководящих ныне в Туре и Париже судьбою Франции и ведущих ее все глубже к нравственной и материальной гибели, старается выманить средства из-за границы. Эту меру надобно было предвидеть, а потому мы ей не удивляемся. Мы желаем только обратить внимание финансового мира на то, что за выгодами, которые в настоящем случае им предлагаются, скрывается, надо думать, весьма серьезная опасность, которую достаточно очертить нам в кратких чертах, чтобы сделать вполне понятною. Высокие проценты и низкий курс при подписке на заем заключают в себе много соблазнительного; но правительство, заключающее заем, не признано ни всею Францией, ни одною даже европейскою державою. К тому же вспомним, что заемы, которые старались заключить французские общины для военных надобностей, вызвали со стороны немцев заявление, что они озаботятся о том, чтобы те не были погашены. Мы думаем, что это служит указанием, что такой же принцип будет применен и в более обширной сфере. Может случиться, и даже наверно, что от правительства Франции, с которою Пруссия и ее союзники заключат мир – которым будет, разумеется, не нынешнее правительство – потребуют, и весьма вероятно, чтобы в числе мирных условий находилось условие, по которому это правительство в близком будущем не считало бы себя связанным обязательствами гг. Гамбетты и Фавра относительно платежа процентов и погашения капитала по их займам.

«Без сомнения, они имеют на это полное право, так как эти господа сделали заем, хотя и во имя Франции, но без всякого права и уполномочия. Да послужит это им предостережением».

После 10-ти часов к нам пришел наверх Вольманн. Он рассказал, что приехала депутация от рейхстага и что Симсон, ее оратор, уже находится у шефа. Последний, вероятно, даст ему понять нежелание короля принять ее до получения от всех государей писем с изъявлением согласия. Письма эти должны быть сначала посланы королю Баварскому, который затем должен будет их переслать нашему королю. Государи уже выразили свое согласие по телеграфу; только государь княжества Липпе, кажется, еще не пришел ни к какому решению. Вероятно, вследствие этого замедления двое из членов депутации заболеют. Вольманн рассказывал также, что телеграмма, которая недавно уведомляла о том, что договор с Баварией в рейхстаге прошел, заключала в себе следующую фразу: «Даже окружные судьи не могут остановить движение всемирной истории».

Суббота, 17-го декабря. Ранним утром виднелись в окошко золотые полосы зари. Затем, когда около 9-ти часов мы с Абекеном пошли прогуляться по дорожкам сада, вдруг сгустился туман и покрыл наш насекомоподобный маленький мирок. Погода – не то летняя, не то зимняя. Земля покрыта снегом, а между тем деревья парка, стена ограды, окружающей сад, увитые плющом, и газон нежной травки вокруг фонтана – все сплошь зеленеет; на клумбах с буковыми деревьями под упавшими листьями прячутся фиалки в цвету, которых мы нарвали большой букет для жены Абекена. Туман рассеялся только к двенадцати часам.

До обеда я писал вторую главу по поводу нового французского займа. За завтраком говорили, что наши заняли Вандом. Секретари рассказывали, что у шефа привычка – во время диктовки ходить взад и вперед по комнате, барабанить по чем ни попало пальцами, по столу, по комоду или стулу, что попадется, и при этом иногда вертеть кисть своего халата. По всем вероятиям, он дурно провел нынешнюю ночь, так как в двенадцать часов он еще не завтракал, а час спустя еще с ним нельзя было говорить.

Сегодня у короля должен быть большой военный совет – может быть, по поводу бомбардировки? После обеда писал статью о все чаще и чаще повторяющихся случаях побега пленных французских офицеров из мест, где они поселены на жительство, во Францию для вторичного поступления на службу против нас, несмотря на данное ими честное слово. Этих случаев уже насчитывают более пятидесяти, и среди убежавших есть офицеры всех чинов, даже три генерала: Дюкро, Камбриэль и Барраль.