Так начиналась легенда. Лучшие киносценарии

Сильный паровозный гудок сметает с крон деревьев другую огромную стаю. Уже и неба не видно за темными телами.

Маленькая железнодорожная станция.

Пути переходит какой-то человек. Возле платформы, готовый к отправке, стоит поезд дальнего следования. Поезд тронулся, человек вскочил на подножку.

Он проходит в тамбур и глядит на убегающие вспять станционные постройки, плакучие березы, кусты вербы с набухшими почками…

Стучат колеса на рельсовых стыках.

…В почти пустом вагоне дремлет на полке Трубников. Шапка закрывает ему лицо. Ему снятся колокола. Их тревожный набатный звон звучит в его ушах. Колокола звонят, и звонят, и звонят. В их звон вплетается ржавый вороний ор, все нарастающий и нарастающий, и кружат черные стаи, будто справляя зловещий вороний пир…

Но звон колоколов, все нарастающий, заглушает вороний грай, победно рвется в небо… Вольно стелется по чистой весенней земле.

Этот звон переходит в лязг буферов. Поезд, приближаясь к большому железнодорожному узлу, начинает резко тормозить.

От толчка Трубников просыпается, открывает глаза. Он смотрит в окно и видит, что поезд подходит к вокзалу областного центра.

Платформа загружена людьми.

Едва поезд причалил к платформе, как толпа начинает штурмовать вагоны.

Удивление Трубникова все возрастает, он видит множество знакомых лиц: работников обкомов и облисполкома, кое-кого из района.

Первые удачники прорываются в вагон. И вдруг Трубников видит среди ворвавшихся Клягина. Он встает ему навстречу.

– Куда это вы все? – спрашивает он Клягина.

– В Москву, конечно.

– А почему?

– Ты что, с неба свалился? – И напором толпы Клягина уволокло дальше. – Сталин умер…

Трубников стоит, будто окаменев, и очень сложная смена чувств отражается на его лице.

Эпилог

…Из-под крыльца дома Надежды Петровны вылезает пес, некогда проводивший Трубникова к этому двору. Он постарел, облез, мутные глаза его почти слепы, и все же он по привычке радостно колотит хвостом по ступенькам крыльца, приветствуя хозяина.

Из дома выходит Трубников, почти седой, морщинистый и непривычно нарядный: на нем черный, хорошо сшитый костюм, белая рубашка, галстук. Посверкивает Золотая Звезда Героя Социалистического Труда. Он наклонился и ласково потрепал пса.

– Егор, опять ты очки забыл? – На крыльцо выбежала Надежда Петровна. Истекшие годы вместе с душевным покоем дали ей будто вторую молодость. Она еще хороша, и движения ее легки.

– Тьфу ты, никак не привыкну, – говорит Трубников, беря очки.

Он выходит на улицу и идет к правлению. Навстречу ему попадается чета Валежиных с пяти-шестилетним сынишкой. Они здороваются с Трубниковым.

Трубников входит в правление, открывает дверь, на которой прибита новенькая дощечка «Секретарь партийной организации колхоза „Труд“.

Стоя на стуле, какой-то человек в военной форме без погон приколачивает к стене лозунг.

„Мы должны заниматься делом, а не резолюциями“ В. ЛЕНИН.

– В самую точку! – говорит Трубников, проходя в кабинет. Человек оборачивается. Это Кочетков. Он мало изменился, если не считать золотых зубов, ярко сверкающих в улыбке. На груди – орденская колодка.

– Ну, Егор, можешь песни играть! – говорит Кочетков. – Звонил Патрушев и сказал „по секрету“, что вопрос о новых закупочных ценах практически решен.

– А ты думал, меня зачем в Центральный Комитет вызывали? – хитро прищурился Трубников.

– Чего же ты молчал?

– А зачем раньше времени в колокола звонить?

– Ох и скрытен же ты стал! – смеется Кочетков. – Прямо дипломат!

– Ну, я знаю кое-кого поскрытнее…

– Что ты имеешь в виду? – отвел глаза Кочетков.

– У тебя не было еще одного телефонного разговора?

– Ах да!.. Конечно, был. Лучшего агронома, чем Кудряшов, нечего искать. Как только он защитит кандидатскую, так сразу…

– Ладно с агрономом-то! – прервал Трубников. – От кого хоронишься? Думаешь, не знаю, кому ты звонил?

Кочетков смутился:

– Тоже мне Шерлок Холмс!..

– Вот и нечего тень наводить! Как она?

– Плакала… Оказывается, она до моего письма знала, что я жив. Мой одноделец отыскал ее в Москве. Она преподает французский, вышла замуж, и, самое удивительное, – я дедушка!

– Поздравляю!

– Одним словом, договорился о свидании с собственной дочерью… Аню мы решили не тревожить, – медленно продолжает Кочетков. – Потом Лена скажет ей, что мы виделись».

В окне появляется белокурая девичья голова.

– Василий Дмитриевич, чего же вы!..

– Иду-иду!..

– Ты куда? – спрашивает Трубников.

– Да ребята выставку соорудили: «Уходящее прошлое». Хочешь взглянуть?

Они направляются в клуб.

…Клуб колхоза «Труд». Трубников, Кочетков и несколько молодых людей, среди них Валежина, осматривают выставку. Здесь находится дежа, в которой месят тесто для хлебов, деревянный подойник, коромысло с ведрами, самогонный аппарат, набор ржавых сторожевых ружей и сделанная в рост человека фигура сторожа в дремучем тулупе, валенках, треухе, за плечом берданка, похожая на пищаль. Лицо сторожа, вылепленное из пластилина, с маленькими глазками, мочальными усами, затаенное и недоброе, приковывает внимание Трубникова Скулы его слегка розовеют.