Так начиналась легенда. Лучшие киносценарии

…Повизгивая полозьями, размашисто бежали розвальни от Гжатска, зримого низкорослой окраиной и дымами труб, в равнинный снежный простор. Алексей Иванович Гагарин, «повзрослевший» на двенадцать лет, вез жену из родильного дома, твердой рукой укрощая резвого меринка. Анна Тимофеевна прижимала к себе большой конверт с новорожденным.

Дома их с нетерпением ждали старшие дети: Валентин и Зоя.

– Вот Юрку вам привезли, – сказала Анна Тимофеевна, опуская конверт с младенцем на кровать.

– Юрка! – добродушно, во весь рот улыбается Валентин.

– Юрка! – вторит ему белобрысая Зоя.

Видимо, почуяв неладное, Анна Тимофеевна поспешно и ловко – третий ведь! – распеленала младенца. Так и есть – мокро.

– Ну вот, поплыл по морю, корабельщик! – любовно сказал счастливый отец.

Младенец шевелит руками и ногами, каждым пальчиком поврозь, но, вместо того чтобы разораться, как положено каждому писуну, улыбается своим маленьким розовым ртом…

Здесь возникает название фильма и первые титры…

…Разливистой весной 1961 года, в двенадцатый от начала апреля день, Алексей Иванович, не ведая о том, что уже стало достоянием всего мира, с инструментом в продолговатом ящике за спиной и пилой в рогожной завертке на плече отправился из Гжатска в Клушино по своему плотницкому делу. В этом сильно постаревшем человеке мудрено высмотреть того молодого, смуглого парня с горячим темным глазом, каким мы видели его на свадьбе.

Сильно припадая на левую больную ногу, добрался он до переправы через Гжать и попросил дедушку-перевозчика доставить его на ту сторону.

– Только побыстрей, Петрович, запозднился я.

– Куда путь-то держишь?

– Да в Клушино. Подрядился новую чайную под крышу подвесть.

Гагарин сложил в лодку свой инструмент, забрался сам.

Оттолкнувшись веслом, старик погнал лодку против мелкой волны.

– Слышь, Юрка твой в каком чине-звании?

– До старшего лейтенанта уже допер! – значительно сказал Алексей Иванович. – Будь здоров!..

– Значит, не он, – решил перевозчик. – По радеву говорили: майор Гагарин на Луну полетел.

– Мало ли Гагариных летает, – философски заметил Алексей Иванович. – Может, когда и мой на Луну соберется… А тот, видать, отважный все ж таки парень!

Перевозчик согласно кивнул головой.

…Продолжаются титры. Теперь они идут на фоне хроникальных кадров полета космического корабля.

В Париже люди вырывают друг у друга свежие листы специального выпуска «Юманите».

В Берлине инвалид на протезе раздает прохожим непросохшие листовки с сообщением ТАСС.

Ликуют Лондон… Прага… София… Лагос… Мехико… Гавана…

Тысячи москвичей запрудили Красную площадь. Качают летчиков. Над толпой появляется плакат с портретом Гагарина.

На весь экран ложится чудесная гагаринская улыбка, заворожившая современников, затем медленно истаивает, замещаясь видом опаленной войной Гжатчины…

Титры кончились.

Стелются над равниной темные дымы. Бомбардировки уже сделали свое дело: горят железнодорожные строения, склады, горят деревни, стога сена, рощи, перелески. Ползут по дорогам нестройные толпы беженцев из Белоруссии, со Смоленщины, движутся навстречу им части подкрепления…

Угол зрения камеры все сужается, и наконец в зримом пространстве остаются лишь околица Клушина и малый дом, куда двадцать лет назад Алексей Гагарин ввел молодую жену, шахматовскую сироту – Анну.

Небогатое, но опрятное крестьянское жилье: русская печь в свежей побелке, поставец с выцветшими фотографиями в углу, рядом, – две-три похвальные грамоты, цветы на подоконниках, исхоженные, но стираные половики, широкая кровать с горой белейших подушек.

Анна Тимофеевна собирает сына в школу. Она намазывает маслом ржаные толстые блины и заворачивает в газету. Кладет завтрак вместе с тетрадками, учебниками и пеналом в самодельный, обтянутый козелком ранец. Восьмилетний Юра, чистенько одетый, причесанный и наглаженный, с волнением следит за сборами.

– Ты все положила?

– Все, все, сынок, надевай свою амуницию.

От волнения Юра никак не может попасть в лямки ранца. Анна Тимофеевна берет руку сына и просовывает в ременную петлю. Он нахлобучивает кепку и идет к двери.

– Не балуйся, сынок, слушайся учителей, – напутствует мать.

Юра быстро шагал по деревенской улице. Школа была расположена в другом конце деревни, за церковью и погостом. На церковной ограде, на стенах соседствующего с храмом сельсовета наклеены плакаты начала Великой Отечественной войны: «Родина-мать зовет!», «Будь героем!», «Смерть немецким оккупантам!», поблизости с десяток деревенских жителей под командой ветерана-инвалида занимались разучиванием ружейных приемов и шагистикой. Боевое оружие, не имевшееся в наличии, заменяли гладко обструганные палки.

– К но-ге!.. – кричал ветеран. – На пле-чо!.. Смир-но!.. Разучиваем парадный шаг!..