Такая долгая жизнь. Записки скульптора

Это были годы, когда Песочная набережная активно застраивалась. Начали строить Дворец молодежи, поэтому снесли прелестную загородную усадьбу архитектора Ильина с золотыми перилами, выселили из деревянного домика хозяина с козой и курами, вырубили яблоневый сад. Начали реконструкцию набережной, покрывая проезжую часть асфальтом и сооружая гранитные спуски к воде. В общем, превратили уютную деревенскую окраину в казенный безликий городской район. Где-то неподалеку начали строить большой жилой дом.

В это же время начали готовить площади для строительства аэропорта Пулково — как раз на том месте, где находился старый карь ер и откуда все поколения петербургских скульпторов вывозили лучшую для моделирования глину. Надо было, пока не поздно, пока не началось строительство аэропорта, запастись «пулковской» глиной. Беда была в том, что мастерские были уже готовы, а складировать запасы глины было некуда.

Как-то утром в мастерскую зашел Виктор.

— Ванна для глины нужна? — по-деловому осведомился он.

— Нужна.

— Готовь деньги. Завтра будет.

На следующий день я увидел в окно, как большая чугунная эмалированная ванна неведомым образом, без посторонней помощи, вверх дном передвигается по направлению к корпусу мастерских. Ванна пересекла двор и остановилась у лестницы. Тут она слегка наклонилась, и из-под нее с трудом вылез багровый от напряжения Виктор Рего. Таким нехитрым способом доставки он обеспечил ваннами все шестнадцать мастерских, за что скульпторы благодарны ему и по сей день. Правда, жилой дом, который строился неподалеку от нашего, не удалось сдать в срок, так как шестнадцати квартирам не хватило чугунных ванн. Но об этом мы узнали позже.

Вообще Виктор проявлял удивительную, хоть и небескорыстную, заботу о скульпторах.

— Тебе дерево для скульптуры нужно?

— Какого сорта?

— Не знаю. Пойдем, покажу.

Виктор подводил к растущему перед фасадом нашего дома громадному дереву и спрашивал:

— Тебе сколько метров?

— Два, но потолще — ту часть, которая снизу.

— Нет, снизу я уже продал Аникушину. Следующие два метра — твои, они еще не проданы.

Он продал дерево на корню, до самой верхушки, легко и непринужденно. А когда дерево свалили, честно приволок закупленные части ствола. На него нельзя было сердиться. Он воровал и жульничал легко и весело. Не обижался, если кто-то отказывался от его помощи. Единственное, что он не умел делать, — это чинить краны, устанавливать раковины и заменять износившиеся прокладки. Для этой цели он вызывал специалиста, так как эта работа его вовсе не интересовала.

Художественный совет

Председателем художественного совета по скульптуре был Стамов, высокий красивый болгарин, родившийся в Старом Крыму, но всю жизнь проживший в Ленинграде. Как-то мы с Викой отдыхали в Коктебеле и жили на улице Стамова, названной так в честь его отца, бывшего в первые годы советской власти большим начальником.

Васю Стамова все любили, он был на редкость честным, добрым и порядочным человеком. В институте он учился в мастерской А. Т. Матвеева — известного педагога, создавшего «матвеевскую школу», из которой вышли Аникушин, Литовченко, Тимченко, Игнатьев, Вайнман, Харламова и много других скульпторов. Каждый из них обладал своим художественным лицом, но всех их отличала интеллигентность, хороший вкус и особая пластика. Так вот, Стамов — один из них.

Он возглавлял художественный совет лет двадцать пять и был предельно точен и искренен в своих суждениях. Даже если он говорил авторам неприятные для них вещи, никто на него не обижался, так как это практически были советы более опытного и тонкого художника.

Мы жили на одной лестнице, а мастерские были рядом. О лучшем советчике я не мог и мечтать. Прежде чем показывать работу заказчику или выставкому, я звал Васю, и он, не стесняясь резких выражений, говорил о самом существенном. Я ему верил безоговорочно. А один раз я не успел пригласить его в мастерскую перед приездом комиссии, и вот что из этого получилось. Я работал над большим 3,5-метровым памятником для небольшого города Вятские Поляны. Темой являлся салют в память о погибших воинах. По моему замыслу, это были трое солдат с поднятым вверх оружием и скорбно опущенными обнаженными головами. Все трое были в длинных плащ-палатках, свисающих сзади с плеч красивыми складками.

Я работал над памятником больше чем полгода, но накануне сдачи работы художественному совету и заказчику я повернул большой поворотный станок, на котором стояла скульптура, и мне показалось, что задний фасад памятника получился крайне неинтересным. Сплошные складки! Ни одной детали, оживляющей это плащ-палаточное однообразие. Никаких просветов между фигурами!